— Ты сам захотел жениться, так ведь? Хотя я честно тебе сказала — «ты Настю не знаешь». Она такая, какая есть, и этого не изменить. Смело подавай на развод и отправляйся искать своё счастье.
— А мальчик неплохой, — думала Татьяна, — украдкой поглядывая на Сергея. — Крепенький такой, бесхитростный боровичок — весь на виду. Городские парни другие — крученые, лицемерные, год маскарадные одёжки будешь срывать, пока до нутра доберёшься. А там сплошное разочарование — душонка мелкая, умишко примитивный, зато амбиций выше крыши. Как у этого хмыря патлатого, будь он неладен, что сбил её Настю с пути.
— Мам, у нас ещё есть грибы? — вывел из задумчивости голос дочери.
— Грибочки?- подхватилась Татьяна, — Ну конечно же есть, сейчас принесу.
— И настоечки, — добавил сын.
Он сидел расслабленный, раскрасневшийся, её дорогой сынок — гвоздь программы, человек дня, герой, отдавший родине долг и вернувшийся в отчий дом. А вот мальчику возвращаться некуда — родители погибли, когда он школу заканчивал, и сын, добрая душа, привёз армейского друга с собой.
Ставя на стол закуски, Татьяна ласково потрепала парня по колючему ёжику волос:
— Ты что-то плохо кушаешь, Серёженька. Или моя стряпня не нравится?
Он вскинул на неё голубые, без единой помарки глаза, и смущённо ответил:
— Ну что Вы! Вкусно безумно! Вы потрясающая хозяйка!
Она постелила Сергею в зале, взбила подушку, укрыла пуховым одеялом и опять по-матерински ласково прошлась рукой по ёжику волос. Вадька, вконец опьянев, ушёл в свою берлогу, где в его отсутствие обитала сестра, а Настя устроилась возле матери в кресле-кровати. Пока сын служил, квартира казалась Татьяне хоромами, а теперь повернуться негде. Ну да ничего, дай Бог, чтоб дети удачно женились, а она, если надо, и во времянку переберётся.
Проснулась Татьяна от плача: крошечная девочка горько рыдала в коляске, брошенной на безлюдной аллее. Открыла глаза, ещё стремясь навстречу ребёнку, и в сознание мягко вползла реальность: чистая тёплая комната, молочный рассвет, белые тюльпаны на тюли. Она взглянула на часы — четыре утра, повернулась на бок, и только тут заметила, что дочкина постель пуста. Странно, где она может быть? В туалете? На кухне? На балконе? Подождав минут пять, Татьяна накинула халат и вышла в зал. Глазам предстала неожиданная картина: на диване, обнявшись, спали Настя и Сергей, сползшее одеяло едва прикрывало два обнажённых тела.
— Ну и ну! — оборвалось сердце. — Они ж только вчера познакомились!
А память уже спешила подсунуть другой сюжет. Насте было 16, Татьяна только рассталась с мужем и ехала в Киев к подруге, чтоб залечить душевные раны. С попутчицами повезло: две училки, пожилая и молодая, вытащили на стол пирожки, и они дружно вчетвером отчаёвничали. Свет потушили часов в одиннадцать, а в полночь Татьяна проснулась от чувства тревоги. Она взглянула на верхнюю полку — Насти не было. Выскочила в туалет — пусто. По узкому коридору гулял сквозняк, гоняя запахи колбасы и перегара. По запаху она её и нашла, а ещё по пьяному смеху мужчин. Четверо зрелых самцов, пуская слюни, спаивали дочь шампанским, а эта дурочка смотрела на них блестящими игривыми глазами. Ох, и взъярилась тогда Татьяна! Но взбучку давать было негде, и она отложила её на потом. А потом всё забылось, затёрлось, замылилось, и она, любящая мать, ограничилась коротким внушением: «Надеюсь, ты поняла, дорогая, что вела себя безобразно?»
А надо было по морде, по морде, глядишь и не случилось бы того аборта, и патлатого чёрта-музыканта бы не было, с которым Настя удрала из дома за три месяца до выпускных экзаменов. Боже, как она тогда не окочурилась! Подняла на ноги всю милицию, наняла частного детектива из Киева, на гонорар которому почти целиком ушла двухкомнатная квартира покойной матери. Поседела, как лунь, похудела килограммов на 20, и серая кожа висела на теле, как отсыревшая древесная кора. А Настя нашлась сама — буднично открыла квартиру своим ключом через полгода скитаний и, как ни в чём ни бывало, зашла, будто только что вышла:
— Мам, я так по борщу соскучилась!
И опять счастливая мать, в мыслях успевшая похоронить своё дитятко, не сумела дать нагоняй. А только плакала, обнимала дочь и умоляла, глядя в большие, но абсолютно пустые глаза, зеркально отражавшие стенку с книгами, к которым та ни разу в жизни не притронулась: «Не делай так больше, родная! Я этого не переживу!»
Из кукушки соловья не сделаешь, — утешалась Татьяна, тщетно пытаясь понять, в кого уродилась дочь. Танина мать была женщиной строгой, бабушка — богобоязненной христианкой. Да и по линии мужа как будто всё было в норме. Аттестат зрелости Татьяна дочери справила, устроила на курсы парикмахеров, а потом маникюршей в салон. На гульки её старалась смотреть философски, в душе лелея надежду — а может быть нагуляется? Написал же какой-то писатель, что самыми верными жёнами становятся бывшие проститутки!
Любовники у Насти не задерживались, она была легкомысленной и жадной до мужского внимания. Не стеснялась переходить от друга к другу, толкая соперников на кровавые разборки. Но порой доставалось и ей. Может, это хорошо, что дочери Серёжа приглянулся? Может, она потому такая всеядная, что ничего стоящего не попадалось? А Сергей парнишка спокойный, обстоятельный, правильный. Глядишь, и приручит гулёну к домашнему очагу!
Утром Серёжка светился счастьем. Настя тоже выглядела умиротворённо, видать, хлопчик устроил её в постели.
— Мам, похоже, у тебя теперь трое детей! — пошутил за обедом Вадька.
А Серёжка, приняв шутку за сигнал к действию, встал, одёрнул рубашку и хриплым голосом произнёс:
— Тётя Таня, я очень люблю вашу дочь! Я всегда мечтал о такой девушке, и буду счастлив, если она примет мою руку и сердце!
«Ты же её не знаешь» — ответила Татьяна, которую слегка покоробило обращение «тётя». Но дочь сердито зыркнула на мать:
— А чего меня знать, я хорошая! Когда пойдём в загс расписываться?
Неужели влюбилась? — мелькнула надежда. Но простая логика подсказала — просто он первый, кто позвал замуж.
И всё же было в Сергее нечто, чего прежде Настя не видела. Или нежность, что слаще похоти, или искренность, греющая сердце, или безукоризненная физическая стать. Месяца два молодожёны жили душа в душу, а потом у Насти начался токсикоз, и Татьяна белкой в колесе вертелась, чтоб угодить беременной дочери. Внучка Верочка родилась семимесячной, и новоиспечённая бабушка, чтоб нянчить ребёнка, перешла работать в ночную смену. Откуда только силы брались — прибежав с работы, варить, стирать и купать малышку? По ночам к ребёнку вставал исключительно Сергей, но Настя всё равно ощущала себя измотанной. Её удручал однообразный, полный бесполезной суеты распорядок дня, раздражал порядочный до зевотной скуки муж и дружные вопли семьи по поводу дрыгающихся розовых ножек и жадного, сосущего ротика. Она устала быть некрасивой, сидеть дома, менять памперсы и пахнуть, как корова, молоком. А Татьяна, с головой ушедшая в заботы, не сразу поняла, что вялая покорность дочки — это затишье перед торнадо.
Верочке исполнился годик, когда Настя накрасилась, нарядилась, посадила дитя в коляску и отправилась погулять.
— Ты ж недолго, — крикнула в след Татьяна. — Скоро Серёжа вернётся, я вареники с вишней затеяла.
Но пришёл Сергей, принял душ, кастрюля с варениками дымилась на столе, а Насти всё не было. «Пойду их искать» — сказал зять и выскользнул из квартиры. Смеркалось, молодые не возвращались, и Татьяна, не на шутку разволновавшись, тоже выскочила на улицу. Она столкнулась с Серёжей в сквере, где обычно гуляли с Верочкой.
— Я весь квартал обегал, их нигде нет!- произнес он дрожащими губами.
И тогда Татьяну осенило. Старый, перекопанный строителями парк находился в двух остановках от дома. Но женщина и не заметила, как их пробежала. На старых аллеях было пустынно, железные лавки давно украли на металлолом, и в парк не ходили ни влюблённые, ни пенсионеры.
— Настя! — стала кричать Татьяна. — Настя, вы где?
И тут, сквозь шелест листвы, послышался плач ребёнка. Всё было так, как когда-то приснилось: коляска стояла под деревом, и это было настоящее чудо, что ребёнка не украли бродяги.
Три дня Сергей не спал, не ел, пытаясь найти жену. Три дня осаждал милицию, требуя разыскать преступников, похитивших молодую женщину. Пока усталый капитан не бросил в лицо с насмешкой:
— Да кому нужна твоя шлюха! Нагуляется и придёт. Не впервой!
— Это правда? — кричал он Татьяне дома. — Настя раньше уже пропадала?
— Успокойся Серёженька, сядь, а то напугаешь Верочку, — попросила ласково тёща. — Ты сам захотел жениться, так ведь? Хотя я честно тебе сказала — «ты же Настю не знаешь». Она такая, какая есть, и этого не изменить. Так что смело подавай на развод и отправляйся искать своё счастье. Вариантов много — можешь в армию контрактником вернуться, или езжай к Вадиму, он ведь звал тебя в Москву, там строители хорошо получают. А Верочку я воспитаю, это мой свет в окошке.
Последний месяц лета они прожили тихо. Сергей отрабатывал на комбинате положенный месяц, а Татьяна готовила документы на пенсию, у неё были льготы, и она могла уйти на заслуженный отдых уже в пятьдесят. Верочка росла весёлой и крепенькой, в папу-боровичка, и каждый день радовала домашних новыми достижениями. Она уже говорила «папа» и «мама», показывая пальчиком то на Сергея, то на Татьяну.
В прощальный вечер Таня накрыла на стол, а Серёжа принёс шампанское. Разлил по бокалам, на секунду задумался и прочувствованно сказал:
— Выпьем за нашу семью! Я ведь от Верочки никогда не откажусь!
— Спасибо, родной, — смахнула Татьяна слезу и, обняв зятя за шею, поцеловала.
Метила в щёку, а попала в губы, и те ответили так жарко и жадно, что подкосились ноги.
…Она проснулась от счастья. Открыла глаза и ахнула: внизу лежал город, блестя мокрыми от дождя крышами. Пахло прелой травой, дымком и почему-то морем. Татьяна летела без всяких усилий — просто вытянувшись в струну и слегка раскинув руки, длинное белое платье приятно щекотало ноги. Внутри дрожал, искрился восторг, вырываясь наружу хрустальным смехом.
— А где же Серёжа? Верочка? — внезапно мелькнула мысль. И Таня снова проснулась, на этот раз по-настоящему.
Серёжа не спал. Он лежал на спине и смотрел на белые тюльпаны занавески.
— Ты смеялась во сне, — сказал он ласково.
— Я летала, — прошептала Татьяна.
— Значит, растёшь, — поцеловал он её в висок.
— Что мы наделали, вот дураки, — повинилась она.
Сергей закрыл ей рот поцелуем.
На вокзале толкался народ.
— Ну понимаю, в Крым, — проворчала Татьяна, — а чего их в Москву несёт?
Зять не ответил, он был задумчив и шёл за тёщей на автопилоте.
— Может, стесняется того, что было? — подумала Татьяна и почувствовала, как от макушки до пят залилась горячей волной стыда. Вот отмочила так отмочила, старая дура! Мало ли какое помутнение у пацана случилось, а она-то как повелась!
— Мама- мама-мама! — звонко запела Верочка, стуча ладошками по коляске. — Папа-папа-папа!
Сергей остановился, поставил на перрон чемодан.
— Таня, я никуда не поеду.
— Почему? — прошептала она, радуясь, что он впервые назвал её по имени.
— Потому, что вы моя семья. Потому, что я вас люблю!
Она хотела мудро, по-матерински наставить парнишку на истинный путь, но горло забил ком нежности, тоски и благодарности. И, теряя остатки рассудка, Таня молча прижалась к Сергею, заплакав навзрыд, как девчонка.