Шабаш на выпускной

На торжество отправились вместе, как когда-то первый раз в школу. Но уже не мама с дочкой, а две интересные, хоть и разного возраста женщины, обе на шпильках по колдобинам рабочего поселка. На школьном крыльце Алена сразу увидела Сашу и загадала: если он посмотрит или подойдет, вся дальнейшая жизнь удастся — и в универ она поступит, и работу найдет, и бедствовать, как родители, никогда не будет.

 

Платье было золотистым, в тон Аленкиным волосам, а туфли, перчатки и губы — красными.

— Это сочетается? — волновалась мама.

— Ну конечно, — отвечала портниха, — золото всегда кладут на черный или красный бархат.

— Ты будешь самая красивая, помяни мое слово, — сказала она Алене, аккуратно упаковывая готовый наряд. — Как Золушка на балу.

Выпускной начинался в девять вечера, Алена собиралась поспать до полудня, но вскочила как всегда в семь утра. О непобедимая сила школьной привычки, не отпускающая даже на финише! Хорошо, что на двенадцать она записалась к парикмахеру, а то бы совсем измаялась до вечера. Из светлых прямых волос Алене сделали влажные локоны, и она стала похожа на Афродиту, только что вышедшую из пены морской. У мамы даже глаза увлажнились от умиления: «Это ты, моя маленькая девочка?»

На торжество отправились вместе, как когда-то первый раз в школу. Но уже не мама с дочкой, а две интересные, хоть и разного возраста женщины, обе на шпильках по колдобинам рабочего поселка. На школьном крыльце Алена сразу увидела Сашу и загадала: если он посмотрит или подойдет, вся дальнейшая жизнь удастся — и в универ она поступит, и работу найдет, и бедствовать, как родители, никогда не будет. Саша посмотрел, присвистнул и подошел:

— Принцесса, вам не нужен телохранитель?

Но пока Алена думала, как бы поостроумней ответить, будто из-под земли вынырнула стерва Ляшовская в откровенном, прозрачном платье и, нагло заявив — «телохранитель нужен мне!» потащила Сашу в актовый зал.

— Ну и пусть, — утешила себя Алена, еще не вечер. Принцессой он назвал меня.

…Торжественная часть затянулась на три часа. Директриса пела всем дифирамбы, выпускницы выходили за аттестатом на сцену, как на подиум — в черных, красных, лиловых и цветных платьях, а пацаны, как всегда, кривлялись, в последний раз ощущая себя у доски. Полина Сергеевна с грустью смотрела на это племя молодое незнакомое и чувствовала себя полной старухой.

— А в наше время шили только белые платья, — ностальгически шепнула она незнакомой мамаше, сидящей по соседству. — Помните?

— Еще бы, — охотно отозвалась та, — Хотя у меня выпускного не было, я кончала восьмилетку и училище. Знаете, как расшифровывается ПТУ?

— Профтехучилище, — серьезно ответила Аленина мама.

— А вот и нет, — хрипло засмеялась соседка, — помогите тупому устроиться! Мой сын тоже идет в училище, ну надо было для этого одиннадцать классов корячиться? А ваша куда, небось в Киев поедет?

— Мечтает, — ответила Полина Сергеевна. — Но я ее не пущу. В столице соблазны и проходимцы, пусть лучше учится где-нибудь поближе, у меня на глазах не обидят.

Полина не ходила на классные собрания, она вообще не переносила массовых мероприятий. И поэтому с любопытством рассматривала тех, с кем согласно плану школьной начальницы должна была уединиться в классе и отмечать эпохальное событие в жизни детей. Идея после торжественной части всем разбиться на отдельные кучки — учителя, родители и дети — ей сразу же показалась извращением, но возражать было поздно, за нее голосовали как раз на том, проигнорированном ею собрании. Соседка тоже рассматривала родителей, и, похоже, не была разочарована.

— Как вам вон тот черненький с бородкой, — толкнула она локтем Полину Сергеевну. — Спорим, будет сегодня мой!

— Вы, наверное, не замужем… — смущено предположила Полина, шокированная подобной откровенностью. Но соседка неожиданно оскорбилась:

— С чего это вы решили? Просто мой козел на рыбалку уехал, ему все эти глупости по барабану.

— Аттестат зрелости вручается Алене Свирской, — торжественно провозгласила директриса. И Полина Сергеевна замерла от волнения, нежности и гордости за дочь, яркой бабочкой выпорхнувшей на сцену.

— Созрела, — усмехнулась соседка с неприятной, скабрезной интонацией. — Это сейчас они бутончики, выпускницы, а через пару лет, помяните мое слово, треть животами обзаведется, другая треть на автостраде выстроится. Жизнь быстро таких обламывает.

— Слушайте, — не выдержала Полина Сергеевна, — Не судите о людях по себе, нельзя же все опошлять!

…К столам рванули с такой радостью, будто не ели сутки. В суматохе и толчее Полина Сергеевна едва успела перехватить дочь и бросить в сумочку ее аттестат.

— Смотри не пей, — погрозила она ей пальчиком и уныло побрела к общему родительскому корыту. Самые прыткие уже сидели за столами, и по их раскрасневшимся лицам и громким визгливым голосам было ясно, что они уже выпили. Среди пестрых широких спин Полина усмотрела одну знакомую — с этой бойкой мамашей она однажды ругалась по телефону из-за чего, уже не помнит. Кажется, та собирала обычную школьную подать, а Полина пыталась выяснить, на что, за это и получила. В перепалке победила мамаша. Как говорила любимая Полинина писательница, ее зад оказался шире. Вот и теперь горластая чувствовала себя хозяйкой дома, разливая соседям по столику то шампанское, то коньяк. Полина Сергеевна пристроилась за крайний столик с двумя тихими интеллигентными мамашами и, как позже выяснилось, бабушкой — одиночкой, воспитывающей сироту. На четверых им досталась бутылка шампанского, тарелка помидор и нарезка колбасы с сыром. Разлили по пластиковым стаканчиком, сказали с грустью — «за детей» и выпили теплой шипучки.

— А сдавали по тридцать гривен, — робко констатировала одна из мамаш, — гляньте, как пируют за соседними столиками. Полина взглянула на жующую горлохватку и с грустью подумала о дочери — как там она, не тоскует?

…Аленка лениво цедила шампанское и краем глаза следила за Сашей. Господи, до чего же он сильный, красивый, мужественный! Не зря она тихо влюблена в него с пятого класса. И ни разу за это время не разочаровалась. Даже получая двойки у доски или толкаясь на перемене с мальчишками, он смотрелся на высоте, потому, что в карих с прищуром глазах плавилась такая веселая дерзость, что было ясно — он просто выше всех этих школьных глупостей. Вот и сейчас, обнимая одной рукой льнущую к нему Ляшовскую, и время от времени затягиваясь сигаретой, он то и дело бросал на Алену выразительные взгляды. Между тем в классе назревал настоящий шабаш. Самые отпетые девчонки побежали вниз отвлекать вахтера и открывать двери поселковой шпане, которая тут же и ввалилась в спортивных трико и вьетнамках на босу ногу, с рэготом, матерясь и сплевывая.

— А где учителя? — испуганно спросила Алену беленькая отличница Ниночка с печальной розой на лямочке платья.

— Пьянствуют в другом кабинете, — торжествующе взвизгнула Ляшовская, — Вместе с крутыми папашами. Ой, у меня идея, пацаны, давайте играть в бутылочку!

В едком тумане «травки» один из поселковых гостей крутнул бутылку на столе, и тупое зеленое горлышко уставилось прямо на Ниночку.

— Отойди, — закричала она, когда обкуренный «кавалер» больно схватил ее за оголенные плечи. Но это лишь подзадорило окружающих, которые начали дружно считать, как пьяные гости на свадьбе: раз, два, три, четыре…

Совестясь, что бросает подругу, но кожей чувствуя нешуточную опасность, Алена кинулась к выходу, и здесь, у самых дверей, ее настиг Саша.

— Ну куда ты, дурочка? — схватил он ее за руку. — Ты боишься? А я на что? Я же твой телохранитель!

— Уйдем отсюда, уйдем! — горячо зашептала Алена.

В классе уже не просто шумели, там стоял рев, как в зверинце. Несчастную Ниночку тискал другой отморозок, положив на бритую башку оторванную от бретельки розу.

— Помоги ей, — сквозь слезы попросила Алена, но Саша резонно возразил, — Они же меня убьют. Мы лучше взрослых сейчас позовем!

Они выскочили в темный коридор. Внизу гремела музыка дискотеки, на подоконниках обжимались какие-то парочки, Алена почувствовала, что у нее кружится голова и двоится в глазах.

— Что-то мне нехорошо, — пожаловалась она Саше, — даже рядом с тобой.

— Марихуаны нанюхалась, — предположил он сочувственно, — тебе надо вырвать. И, обняв покровительственно за плечи, потащил в туалет.

…Полина Сергеевна и две ее соседки по столу отчаянно стучали в закрытую изнутри дверь класса, за которой, судя по звукам, происходило нечто ужасное.

— Надо ломать!- решительно крикнула бабушка и отважно бросила на дверь, как на амбразуру вражеского пулемета сухое, но полное огня, тело старой комсомолки. Дверь распахнулась, и Полина, не успев увидеть, почувствовала, что дочери здесь нет. Еще не зная, радоваться этому или огорчаться, она кинулась по коридору, заглядывая в соседние классы, и в одном из них наткнулась на «профессора» с бородкой, на коленях у которого вольготно устроилась давешняя знакомая — пэтэушница. Не извинившись, она помчалась дальше, вниз по лестнице, моля Бога, чтоб с ее девочкой ничего не случилось.

…Вырвать не получалось, а голова продолжала кружиться. Кружился и потолок, и затоптанный кафель под ногами, и смешная маленькая раковина на стене.

— Постой-ка, с этой раковиной что-то не так, — подумала Аленка, и сквозь усыпанную блестками вату, окутавшую сознание, (такую кладут обычно под елку) неожиданно догадалась: — Да это же писуар! Я в мужском туалете?

— Я, наверное, заболела, — жаловалась Алена Саше и жалобно попросила, — отведи меня, пожалуйста, домой!

Но он, не сказав ни слова, легко подхватил ее за талию и посадил на какую-то тумбочку:

— Не бойся, это таблетки, скоро тебе станет хорошо. Пацаны в шампанское всем девчонкам кинули, чтобы лучше забрало.

Он стал жадно ее целовать, а она то смеялась, то плакала, едва понимая, почему руки Саши лезут под платье, а губы шепчут на ухо — я хочу тебя, я хочу!

…В школе Алены не было, возле школы тоже.

— Ищи, ищи, — приказывала себе Полина Сергеевна, пытаясь сосредоточиться, — где она еще не была? На чердаке, в кабинете директора и… в мужском туалете. Она ворвалась в туалет, когда Саша, не на шутку разъярившись, рвал на Аленке золотистое платье. Двинула сумочкой по бритой голове, рявкнув угрожающе — убью, мерзавец! И потащила свое дитя вон из сумасшедшего дома.

 

Над миром вставал рассвет. Задумчивый, чистый, невинный. Где-то в зеленых кудрях тополей гулко ворожила кукушка. Они шли по увлажненным росой поселковым колдобинам, мимо спящих пятиэтажек, и Полина Сергеевна крепко прижимала к себе свое сокровище.

— А городские школы сейчас на площади, — пожаловалась Алена. — У них все красиво и романтично.

— И у тебя все будет так! — горячо пообещала мать, — я очень тебя люблю, очень, но не буду удерживать дома. Ты ведь хотела учиться в Киеве? Вот и лети, моя птица, лети, только будь осторожна.

— Ку-ку, — высказалась по этому поводу кукушка. И внятно, с расстановкой повторила — ку-ку.

— Она говорит «так-так», — развеселилась Алена.

— А вот и нет, — возразила мама. — Она говорит, «по-ра», пора паковать чемоданы.

 

© Марина КОРЕЦ