Успешные, респектабельные мужчины вились вокруг осами. Впрочем, стоило от них отмахнуться, как они тут же, с не меньшим пылом, садились на другой цветок.
Пахло дождем. Сквозь кружевную изморозь старой тюли пробивалась робкая голубизна раннего вечера. И нарциссы в белом кувшине завершали картину светлой весенней грусти.
— Вот это и называется счастьем, — думала Тома, глядя, как с потолка бесстрашно спускается на невидимом канате маленький паучок. — А все остальное — тлен и суета сует. Паук — предвестник письма, эту примету она помнила со школы, когда вела бурную переписку с одним мальчиком, который служил в Севастополе. Мальчик писал письма, полные любви и нежности, а когда вернулся, то вспомнил о ней лишь через неделю, да и то по пьяни. Томе вообще не везло в любви. Мужчины клевали на ее длинные ноги и струящиеся до пояса ржаные волосы, добивались близости и пропадали, не простившись. Однажды мама, переживая за дочь, все больше уходящую в себя, позвонила в модельное агентство и просто силой вытолкала ее на отборочный тур. Тома апатично, без всякого энтузиазма набрала максимальное количество баллов и получила приглашение на бесплатное обучение. Руки визажистов и фотографов сделали из нее умопомрачительную красотку, но, покидая фотостудию, она без всякого сожаления превращалась из принцессы в золушку, по-прежнему не изменяя джинсам и спортивным кофточкам.
Мама не ошиблась — работа в модельном агентстве расширила дочкины горизонты. Теперь ей приходилось участвовать в презентациях, и тогда ноги, плечи и живот максимально выставлялись на показ, как ходовой товар на витрине, а голубые печальные глаза занавешивались выбеленными прядями волос. Успешные, респектабельные мужчины вились вокруг осами. Впрочем, стоило от них отмахнуться, как они тут же, с не меньшим пылом, садились на другой цветок.
«И слава Богу, — мудро рассуждала Тома, — зачем мне лишние страдания»!
Но вскоре кончилось и это. Хозяин нового отеля, который рекламировали модели, вызвал Тому в кабинет и вкрадчиво сказал, что она понравилась его гостю, и он хочет пообщаться с ней в номере. Тома вспыхнула, нагрубила и вылетела из агентства, не получив расчетные. Мир снова сузился до рамок института и дома, а от прежней жизни осталась только подружка по модельному агентству.
Она, подружка Света, была в отличие от Томы человеком легким и общительным, а мужчин рассматривала исключительно, как предмет удовольствия и дохода. Легко и беспечно меняя спонсоров, она ни к кому не привязывалась душой. Да и была ли эта бесполезная роскошь у легкокрылого праздничного мотылька?
Риторический вопрос, навеянный паучком-эквилибристом, прервал телефонный звонок.
— Томчик, — проворковал в трубку мажорный голос Светки. — Ты че делаешь? Скучаешь? И я скучаю. Слушай, давай сегодня рванем на «Грин пис», задницами потрясем, на народ посмотрим!
— Это кто? Света? — влетела в комнату мама, вытирая руки фартуком. — На дискотеку зовет? Иди-иди!
— Лучше обезбашенная Светка, чем скорбящая мама, — неблагодарно подумала Тома и согласилась. Обидно ведь валяться у телевизора в такой изумительный вечер, когда тебе только 22.
«Грин пис», крутейший в городе ночной клуб, просто кишмя кишел красивыми, ярко и дорого разодетыми девчонками, среди которых Тома ощущала себя лопушком в элитном розарии. И если бы не опыт модели, умеющей абстрагироваться и чувствовать себя независимо в любой обстановке, она бы явно закомплексовала. Зато Светке было все по барабану! Двухметровая красотка с ножками цапли и маленькой, как у змеи, кукольной головкой царственно плыла над пестрым потоком, зорко высматривая свободный столик. Но мест не было, и подружки кое-как устроились за баром.
— Так что у тебя случилось?- спросила Тома, сделав обжигающий глоток коктейля и пытаясь перекричать бьющие по ушам децибелы. — Тебя же Алик ни на шаг от себя не отпускает.
— Алика посадили в СИЗО! — смеясь, прокричала Светка. — Он оказался бандитом.
— Ужас какой! — поежилась Тома. — Убивал кого-нибудь?
— Да нет, банкоматы грабил!
— Вау! Так у тебя, получается, сережки ворованные! — развеселилась Тома и, захлебнувшись коктейлем, закашлялась.
В этот момент ее и похлопала по спине чья-то умелая рука. Сквозь кашель и пелену слез Тома разглядела незнакомого мужчину средних лет, смахивающего на любимого Брюс Виллиса. Часы и туфли она заметила гораздо позже, а в тот момент увидела только глаза — такие же, как у нее, удлиненные, голубые. Родные глаза на чужом лице…
Его звали Ярик, ему было 36, остальное не имело значение. Потому что все, что он делал — улыбался, шутил, говорил, — было поразительно знакомым.
— Откуда я тебя знаю? — спросила Тома во время танца.
— По прошлой жизни! — ответил Ярослав. — Мы были неразлучны и умерли в один день!
Прощаясь, он попросил у нее мобильный телефон.
— А нету! — развела руками Тамара. И продиктовала домашний.
Она проспала до трех дня, пока ее не разбудила мама.
— Как это понимать? — вопрошала она взволнованно, тряся над головой какой-то коробкой. — Только что принес посыльный.
С трудом въезжая в реальность, девушка распаковала коробку и извлекла изящную, стального цвета лодочку, тут же запевшую сексуальным голосом — «Вы-ыдумать, хочу тебя сегодня выдумать, чтобы самой себе завидовать…»
На овальной крышке «лодочки» загорелось окошко, из которого выпорхнул голос Ярика:
— Привет, малыш! Ты выспалась? Есть предложение вместе поужинать.
Они сидели в загородном кафе и пили грузинское вино. В центре стола дымилось блюдо с ароматными шашлыками.
— Почему я? — спросила смущенно Тома. — Там было столько красивых девушек…
— У меня есть старенькая мама, — ответил Ярик, — Я дарил ей голландские розы. Мама благодарила, ставила цветы в вазу, но ее глаза оставались грустными. А однажды она призналась, что скучает по обычным ромашкам, ведь они живые и нежные, а розы — напыщенные и самовлюбленные. Вот так и ты… Живая, милая, как полевой цветок…
И осторожно взяв Тому за подбородок, он нежно поцеловал ее в губы.
Вечером мама пристала с расспросами — что это за мальчик, кем работает, где живет, сколько лет?
Тома отстраненно пожимала плечами. Ей было абсолютно все равно, какая у Ярика анкета. Ведь в том, что судьба подарила ей принца, не было ни малейших сомнений!
Прошло два месяца. Их отношения давно вышли за рамки целомудрия. А эфирный радужный образ приобрел конкретные очертания. Ярик был женат, имел ребенка, но занятия серьезным бизнесом давали ему свободу во времени и пространстве. Они встречались два-три раза в неделю, играли в боулинг, бильярд, ужинали в ресторане, ночевали в дорогих загородных гостиницах. Прощаясь, Ярик неизменно совал в сумочку Томы сотенную бумажку. Вначале это ее коробило, даже обижало. Она краснела, пыталась вытащить деньги назад, но Ярик так ласково целовал ее в ушко, так мило перехватывал руку, что Тома перестала комплексовать и вскоре привыкла к своей «зарплате». В месяц у нее выходило больше тысячи гривен, кроме того, любовник дарил ей дорогие подарки — туфли с сумочкой, золотое колье, кольца, кожаный костюм…
— Ничего не пойму, — делилась Тома со Светкой. — Звонит, задаривает, объясняется в любви, а живет с другой. Может, мне забеременеть, чтобы он ее бросил?
— Не бросит, — авторитетно сказала подружка. — Только себе хуже сделаешь. Пользуйся, пока есть возможность, а сама ищи мальчика для жизни и души.
Знакомые Тому не узнавали — куда делась скромная девочка с родниковой невинностью глаз? Трепетная бабочка превратилась в надменную куколку с холодной стервозинкой во взгляде. Однажды, выходя из такси, Тамара столкнулась с парнем, которого ждала когда-то из армии. «Ты-ы?» — опешил он и подобострастно бросился следом — слушай, давай увидимся!
— Мой час стоит сотню долларов, — пошутила Тома.
Но морячка это не оттолкнуло, почти месяц после случайной встречи он надоедал ей своими звонками.
Как-то Ярик привез Тому к другу на дачу. Это был так называемый мальчишник, куда отцы семейств явились с любовницами. Мужчины много пили и много ели, обсуждали какие-то дела и время от времени развязно уделяли внимание подружкам. А те сидели, как бессловесные куклы, неприязненно прикидывая, чей наряд красивее и дороже.
— Да мы же игрушки! — осенило вдруг Тому. — Красивые вещи, которыми они хвастаются друг перед другом.
Вернувшись домой, она закрылась в своей комнате и задумалась — как жить дальше? Ее принц женат и не надежен. Наступит момент, и ему захочется новой куклы, более юной и свежей. А что делать ей? Надо бросить его самой, — решила Тома, — тогда не будет так больно и унизительно. Когда позвонил любимый, она не взяла телефон. В глубине души Тома рассчитывала на бурную реакцию Ярика — гнев, тревогу, ревность. А он просто больше не позвонил.
Шли дни, она ждала звонка и сходила с ума. Наконец, терпение лопнуло, и Тома сама набрала его номер. Но Ярик и не подумал снять трубку! Томину мудрость как рукою сняло — теперь она трезвонила без передышки, пока абонент не смилостивился.
— Ты мне мешаешь работать, — сказал он вместо приветствия. — Мне номер сменить?
— Что случилось? — спросила Тома. — Давай увидимся! Хотя бы на полчаса!
Это была ужасная встреча. Пыльный ветер гнал по асфальту сухие ломкие листья. Они встретились в какой-то забегаловке, заняли столик в углу. Он был презрительно холоден. Она — униженно жалка.
— Ты ведь умная женщина, — отчитывал подругу Ярослав. — Все понимаешь правильно, а я ничего не скрываю. Поигрались и хватит, ты не осталась в накладе.
— Я люблю тебя! — прошептала Тома, и по ее щекам заструились слезы.
— Ну хорошо, — смягчился Ярослав. — Чего ты хочешь, говори. Денег? Нового спонсора?
Он нервно порылся в бумажнике и положил на стол сто долларов.
— Извини, но больше не могу. Сильно вчера потратился.
Закрыв лицо ладонями, Тома выбежала из зала.
Зима немотой спеленала душу. Она по-прежнему ходила в институт, писала контрольные, готовилась к семинарам, а в ушах тянулось длинное «а-а-а», будто Тома падала с небоскреба. Новая весна пришла неожиданно. Однажды проснувшись, она вышла на балкон, и на волосы спланировала клейкая оболочка лопнувшей почки. Тома потянула носом, как больная собака, и сладко обмерла — все начиналось сначала. Невидимая хозяюшка уже мазнула зеленой краской газоны, согрела ветерок, подсластив его тонкими ароматами, тщательно выполоскала и подсинила небо. Тома посмотрела в грязное стекло окна и увидела свое отражение — милую, печальную девушку, не голландскую розу, конечно, но очаровательную ромашку на длинном упругом стебле.
— Теперь я не позволю себя сорвать, — сказала она крошечному паучку, бесстрашно спускающемуся с верхнего балкона на белесом канатике.
Ей было уже 23…