Ну вот, девочки мои… Скоро я внесу в наш девичник новую живую струю. Не захлебнитесь только! Вы боролись за Владлена с детства. А я умела ждать. И дождалась…
Сон был счастливым и кошмарным одновременно. Потому что снился Владлен. Не сомневаюсь, что именно Владлен привиделся Катюше под утро в зимнее воскресенье одна тысяча девятьсот девяносто третьего года.
Владик. Владька. Владюшка. Счастье и кошмар в одном лице.
Резкий, протяжный, безостановочный и наглый звонок вывел ее из кошмара, словно опытный реаниматор. Катя выпущенным из пушки снарядом вылетела из постели и рванула к двери, перебирая в непроснувшемся еще сознании всевозможные варианты чего-то жуткого. В самом деле, по какой еще, если не жуткой, причине могли звонить вот так, не отрывая пальца от кнопки, да еще в пять утра, да еще в воскресенье?
Катя метнулась к глазку — и глазам своим не поверила. Ярко-красные губы. Зеленые глазищи с отяжелевшими от туши ресницами. И все это — в ореоле рыжих густых волос. Раиса.
Я так ясно вижу, как открывала Катенька дверь дрожащими своими пальчиками. У нее ведь чуть что — сразу тремор, а тут и подавно. Еще вижу, как аллапугачеваподобная Раиса Левинская-Губина переступила порог однокомнатной Катиной квартиры и тут же приступила к делу:
— А вы быстро отреагировали, не заставили долго ждать. Привет, подруженька! Владька еще в постельке?…
— Рая?!
У Кати позднее зажигание. Вопрос о Владике она еще не осознала, а когда осознала, то Раиса уже отодвинула хозяйку квартиры в сторонку и решительным шагом, не снимая, естественно, шикарных сапог, направилась в комнату. Беленькая, в светленькой пижамке, Катенька Журавлева поплелась за ней.
— Интересно, — четко произнося каждую букву, заговорила гостья, без всякого стеснения заглядывая под одеяло и под диван. — Так где ты его прячешь?
— Рая…
— Владька где?! — тоном эсэсовца из советского фильма о войне завопила Раиса прямо Катьке в лицо. Зеленые глазищи при этом чуть не вылезли из орбит. Казалось, что Левинская-Губина, словно все тот же эсэсовец, сейчас приступит к пыткам.
Катя побелела еще больше. И еще больше задрожала. Она вжалась в стенку.
— Та-а-ак… Молчишь, подруженька? Владька в ванной, да? Владик, милый, вылезай оттуда! Ты в этой клетушке все равно не спрячешься! Слышишь, Владенька?! Или ты, может быть, стесняешься передо мной не при галстуке предстать? Так ты не бойся, любимый, я ведь тебя голеньким столько раз видела, что от стыда не покраснею…
Раиса распахнула дверь в ванную. Ванная была пуста. Левинская-Губина чуть растерялась, но умело скрыла это, невпопад расхохотавшись.
— Катенька, девочка моя, он в туалетик побежал? Услышал мой голосочек звонкий в коридоре — и на унитазик? С перепугу, что ли?… Опорожняй кишечник, Владушка, опорожняй, сладенький мой. У тебя ж с этим вечные проблемы. Ты мне только звук какой-нибудь подай оттуда, чтобы я успокоилась…
Звуков не последовало. Больше того, глазастая Раиса узрела, что простенькая задвижка закрыта с внешней стороны. Обычная белая дверь, ведущая в туалет… Посередине — красный писающий мальчик. Безвкусица жуткая. И это в доме Журавлевой, такой тонкой, нервной натуры, пишущей стихи…
Раиса помчалась на кухню. Кухня встретила полным молчанием. Владлена не было и там. На столике, среди хлебных крошек, покоились несколько исчерканных листов — итог творческих бдений Екатерины Журавлевой. Рая, конечно же, не погнушалась полюбопытствовать:
Прощай. Не надо больше слов.
Молчанье — истина из истин.
Прощай… Я не хочу.
Чего не захотела Журавлева, Левинская-Губина так и не узнала, потому что все остальные строчки были перечеркнуты жирными линиями. Судя по всему, стихи в тот вечер Катеньке не удались.
В умывальнике покоилась одна грязная тарелка, одна вилка и одна чашка с ложкой. Вот это-то и подвело догадливую Раечку к выводу, что Владлена и в самом деле, как это ни странно, в квартире нет.
Раиса вернулась в комнату, где Катя все еще стояла у стены в своей светленькой пижамке, и уселась, не снимая шубы, прямо на постель.
— Пепельницу принеси, — просьба, естественно, прозвучала как приказ.
Журавлева покорно исполнила его и пристроилась на краешек стула.
— Где Владлен, Журавлева? — Раиса пустила струю дыма в сторону хозяйки дома.
— Почему ты решила, что он здесь?
— А где же ему еще быть, скажи на милость? На улице — минус десять. Пять утра. Дома его нет. Куда ты его дела?… Да хватит тебе трястись, Катька. Я не убивать тебя пришла. Я пришла вопрос ребром ставить.
— О чем вопрос? — почти с негодованием, почти с оскорбленным достоинством попыталась чуть взявшая себя в руки Катенька Журавлева поиграть с Раисой в игру «Я ничего не знаю, я тут ни при чем».
— О нас вопрос, — Раиса уже полулежала на постели, пытаясь унюхать запах любимого одеколона Владлена, — о ком же еще? Мне этот треугольничек остофигел… И не надо, Журавлева, из себя целку-невидимку строить. Мы с Владькой женаты тринадцать лет. Из них последние пять он кувыркается с тобой в этой самой постели не реже двух раз в неделю… Что уставилась, подруженька? Думала, что если я тебе до сих пор мордочку не разукрасила и по стенке не размазала, то ничего не знаю? Знаю, родная, все знаю. Просто когда передо мной стоял выбор — прекратить вашу идиллию одним хлопком или прикинуться веником, я выбрала второе. Какой мужик не шляется, скажи пожалуйста? Не будь тебя — появилась бы другая. На кой нам другие, подруженька?! Ты ж своя, надежная и верная… Как кошка во Владьку влюбленная с первого класса. Разве не так? Так. Думаешь, верила я твоим клятвенным заверениям, что ты испытываешь к нему только нечто сестринское? Усекла, о чем я? Помнишь, как мы с ним сообщили, что женимся, а ты вдруг слезками умылась и стала молоть, что это от радости за нас? Вы мне — брат и сестра, говорила ты, ах, я так за вас рада… Ну и все такое прочее… Все девки в классе смотрели на Владьку, потея от восторга. Все пялились, а я еще в девятом доказала ему, что у меня это не просто так. Догадываешься, надеюсь, каким образом я ему это продемонстрировала? Интересно, ты тоже Владьке нетронутой досталась?
Катя была близка к обмороку. Она сидела на стуле, прикрыв глаза, и покачивалась. Раиса прикурила очередную сигарету от предыдущей.
— Что, слушать не очень приятно? А пять лет откусывать кусочки от чужого тортика было приятно? Ничего не замечающей дурой меня при этом считать приятно? На что надеялась, подружка? Владленовичей отца лишить? Или своих завести, пока не поздно?… Короче, колись, где Владька?!
— Я… не… знаю…
Катя так и произнесла эти слова — с паузой в секунд десять после каждого.
— Я не шучу, Журавлева. До сих пор вы играли по правилам. Ночевал он дома и в выходные почти всегда у семейного очага грелся. Но всю последнюю неделю он греется под твоим одеялом. Тебе не кажется, что это уже слишком? Детки по папке соскучились, да и женушка истосковалась. Вот и подумала я пораньше к вам наведаться. Почирикаем, думаю, втроем, как в старые добрые времена, консенсуса, глядишь, достигнем. Решим, как из нашего одночлена двучлен сообразить… Не дергайся, Катька, мне свистеть в пустоту надоело. В последний раз спрашиваю: где Владик?
Катя застыла, открыла глаза и уже без пауз повторила:
— Я не знаю.
А собрав оставшиеся силы, добавила:
— Я не видела его уже восемь дней… Восемь дней назад мы решили расстаться.
И вот тут Раиса испугалась.
Первый раз в жизни я видела Левинскую испуганной. Она рассказывала мне о своем визите к Кате, курила сигарету за сигаретой и повторяла один и тот же вопрос:
— Куда он мог деться, Шурка?…
Вечером того же дня Катя Журавлева задавала мне тот же вопрос, задыхаясь от слез и ужаса.
Владлен всегда был причиной ее слез, а Раиса Левинская — источником ужаса.
Девки, девки, бедные мои девки…
Шикарные рыжие волосы мешали мне смотреть на доску. На доске вырисовывалось решение задачи по первому закону Менделя. Сикорский пыхтел и краснел. Мел застывал по дороге, пока вдруг не остановился без надежды двинуться в путь дальше. Сикорский так и не разобрался в законах Менделя.
— Кто поможет? — вздохнула Надежда Павловна.
Владлен Губин как бы нехотя поднял руку и был вызван на помощь. Рыжая Раиса вздрогнула. Ей до лампочки был Грегор Мендель, как до лампочки ей была биология в целом, как, впрочем, и остальные предметы. А вот самый высокий, самый красивый, самый умный ученик в классе волновал ее больше всего на свете.
А кого из девчонок он не волновал? И в нашем классе, и в параллельных…
Итак, Раиса дернулась. Огненное царство заискрилось. Таких густых и блестящих волос я больше ни у кого никогда не видела.
А Губин тем временем отлично решил задачу и направился к своей парте. Все головы повернулись в его сторону. Раиса же изо всех сил держала себя в руках: ей вдруг срочно понадобилось полистать учебник. А ведь именно на нее бросал победоносный взор наш Владлен. Сидящая рядом с Раисой Катенька Журавлева поймала этот взор, заливаясь восторгом: она, глупенькая, решила, что Губин смотрел на нее.
— К ментам пора, — решительно отрезала Раиса и затушила в пепельнице окурок. Катя мяла в руках свой мокрый платок и глубоко вздыхала.
Раиса была права. Мы обзвонили друзей. Сходили на работу к Владлену, чему там несказанно удивились. Оно и понятно: из своего НИИ Губин уволился еще месяц назад. Мы частично обзвонили, частично обошли больницы и морги. Раисе пришлось даже вглядываться в жуткие лица четырех бесхозных трупов. Пока она проходила через эту граничащую с потерей рассудка процедуру, Катенька (одна щека пожелтевшая, другая — посиневшая) билась у меня на руках в истерике. Я стала таскать с собой в сумке бутылочку с нашатырным спиртом. Ничего другого не оставалось: нужно было обращаться в милицию.
Самая высокая девочка среди первоклассников. Самая яркая, благодаря своим прекрасным волосам и большим зеленым глазам. Белый передник — редчайший по тем временам гипюр и кружева. Коричневое платье — произведение искусства. Портфель, — натуральная кожа, — с тремя зайчатами. Такими вот веселыми, совсем не отечественными зайчатами…
Пушинка в беленьких гольфиках. На гольфиках — по красному бомбончику. Отутюженная, вымытая, глазенки сияют. Папа с мамой слез никак сдержать не могут. То косички светло-пепельные поправят, то просто по головке погладят. Могучий десятиклассник бережно усаживает эту пушиночку-первоклашку себе на плечо. И пушинка звонит, звонит в колокольчик, возвещая начало учебного года. А папа с мамой плачут и плачут от восторга…
Худющий, уши растопырены. Нос длинный. Мордашка недовольная. Почти на голову ниже рыженькой (так будет до седьмого класса), и все смотрит, смотрит по сторонам, головой вертит, любопытствует. И все ему, кажется, не нравится…
А у меня стрижка под мальчика. И мне не очень хочется в школу…
— Еще один обыск — и я двинусь мозгами, — пообещала Раиса.
А по телевизору тем временем: «Ушел из дома… Был одет… Если кому что-либо…» И улыбающийся Владлен на экране.
Катю и Раису то поочередно, то вместе вызывали на допросы. Жена и любовница дважды подвергались обыскам и бессчетное количество раз — издевательским вопросам. Рая по этому поводу все мрачнее и мрачнее шутила, Катенька так похудела, что все больше становилась похожей на ту самую пушиночку из 1968 года. По вечерам мы втроем собирались на кухне у Раисы и предавались единственному оставшемуся нам занятию: обсасывали всевозможные варианты исчезновения Владлена. И Раиса все реже кричала Кате: «Да прекрати ты вопить!», когда та принималась рыдать.
Как ни крути, а горе людей сближает.
Раиса Левинская дальше всех прыгала и быстрее всех бегала.
Катя Журавлева писала отличные сочинения и сочиняла стихи.
Владлен Губин был первым учеником класса. И самым красивым учеником школы.
Александра Попова, то есть я, успешно училась по всем предметам и никогда не нарушала дисциплины. А еще я умела слушать. А все вышеперечисленные — говорить. Делиться секретами. Секретов у них с каждым годом становилось все больше.
— Кто я теперь? Жена?… Вдова?… Ни то, ни другое?… — вопрошала Раиса, задумчиво поглаживая рыжие головенки своих одиннадцатилетних близнецов — Александра Владленовича и Павла Владленовича. Близнецы получились точной копией мамы. — Идите спать, сынули. Дайте мамочке с тетей Шурой поговорить.
Сашка и Пашка все реже спрашивали о папе.
— Второй год пошел. Ни слуху, ни духу. Заупокойную, что ли, отслужить?…
Раиса так и не заплакала ни разу. Это Катя все еще не просыхала.
— Посиди еще немного, Шурка. Хреново на душе, все время напиться хочется.
Я знала, что Рае вовсе не напиться хочется. Ей нужны уши. Ей необходимо вслух повспоминать о Владике. Я покорно выслушивала, в который уже раз, как красиво и необычно начиналась их любовь. Я слушала. Хотя завтра мне нужно было вставать в пять утра, тащиться на автовокзал с продуктами для своей единственной родственницы, живущей в Глуховке.
Но кто ее пожалеет, если не я? Кто ее выслушает? Папа с мамой всю любовь к дочери перенесли на Владленовичей. А Влада они никогда особенно не жаловали…
Поздно вечером я топала домой, где меня встречал телефонный звонок.
— Знаешь, Шурочка, — с придыханием говорила на том конце провода Катенька, — мне так тебя не хватает. Ты у Раи была, да? Я хотела туда позвонить, но потом передумала… Шурочка, я вот сижу, думаю, думаю… Мне очень важно это тебе сказать… Ты слушаешь, да?… Влад был для меня чем-то большим, чем просто любимым… Да, да, я поняла это. У нас ведь так необычно начиналось… Ну ты ведь знаешь… Помнишь, как красиво у нас все это было?…
— Конечно, Катюша, — устало отвечала я. — Ты говори, я тебя слушаю… Не держи в себе…
Кате тоже нужно было выговориться. Ведь ее сентиментальные папа с мамой ничего не знали о тайной страсти своей единственной дочери. Дочь их щадила.
7-«б» шушукался. 7-«б» был удивлен. Дружеский союз трех звезд — это понятно. Но как получилось, что к созвездию присоединилась Шура Попова? Он недоумения и бессилия в 7-«б» мою фамилию стали произносить с ударением на первом слоге. Первую букву в ней заменили на «Ж».
Но пора честно признаться, что никакого союза из трех звезд на самом деле не было. Катенька Журавлева докладывала мне по большому секрету, сколько раз провожал ее Владлен после занятий, как при этом смотрел и сколько порций мороженого они съели за последнюю неделю.
Раиса Левинская шептала мне на ухо, что Владлен специально идет в школу окольной дорогой только для того, чтобы пройти вместе с ней хоть несколько кварталов.
Владлен Губин умудрялся подстеречь меня в школьном буфете или библиотеке, чтобы признаться, что Раиска и Катька — классные девчонки, обе они ему нравятся, каждая — по-своему.
Все трое знали, что я умею не только выслушивать секреты, а и хранить их. В самом деле, я бережно хранила все их тайны. И охраняла миф о крепкой дружбе огонька Раисы, пушинки Катюши и призового кубка Владлена.
Тогда, в седьмом, и позже, в десятом, и после школы, делясь своими тайнами, сомнениями, радостями, поражениями и победами, подумал ли хоть кто-нибудь из них, хотя бы раз, обо мне, такой невзрачной и незаметной, такой среднестатистической Шуре Поповой? Нет, конечно. Никто. Ни разу. Я была всего лишь их ушами. И умеющим хранить молчание ртом.
Через три года после ухода в никуда Владлена, Раиса Левинская-Губина нашла утешение в невзрачном субъекте по имени Евгений. Евгений побаивался свою пассию и даже не пытался это скрывать.
— А что, Шурка, — рассуждала она не совсем весело, — Владьку все равно не вернешь… Да и что в нем, в муженьке моем разнесчастном, было особенного? Морда красивая да самомнения вагон. Сидел в своем НИИ, штаны протирал. Заработать никогда не мог. Если бы мои родители не помогали, мы б голышом ходили. А этот… У него хоть ни рожи, ни кожи, а холодильник жратвой забивает исправно. Да и к Владленовичам хорошо относится…
Я кивала головой, соглашаясь. А сидевшая тут же Катенька тихонечко улыбнулась:
— Я так рада за тебя, Раечка… У меня, девочки, тоже, кажется, кое-что назревает…
И она долго, с подробностями и лирическими отступлениями, витиевато поведала о художнике-самородке. Уже на третьей минуте ее исповеди мне стало понятно, что самородок — законченный алкаш, псих и просто социально опасный тип. А еще я думала, что девичник наш слишком затянулся. И я снова не высплюсь.
— Шурка, ты завтра опять в свою Глуховку? Как там твоя тетка? — проявила вдруг неожиданный интерес к моим проблемам Раиса. Скорее всего, ей просто надоело слушать Катины изливания.
— Оглохла совсем. И почти ничего не видит, — отчиталась я по-быстрому, потому что совсем не хотелось распространяться о своей древней тетушке, безрадостно и одиноко доживающей век в забытой Богом Глуховке.
Через несколько дней после поездки мне попалось на глаза объявление в местной газете.
Братья и сестры!
Обратитесь к Истинной Вере!
Спастись еще не поздно.
Только в Церкви Истинной Веры вы получите ответы на все ваши вопросы.
Только в Церкви Истинной Веры вы получите исцеление души и тела.
Преподобный Учитель Проповедник Арарий призывает вас присоединиться к избранным.
Богослужение состоится в клубе железнодорожников 14 февраля в 17.00
Вход свободный.
Объявление как объявление. Подобные «Истинные Веры» теперь расплодились в неимоверных количествах. Но рядом с текстом помещалась фотография Преподобного Учителя Проповедника Арария. Я вздрогнула. На меня смотрел Владлен Губин. Несколько минут я размышляла, вглядываясь в фотографию. Светлый балахон. Какое-то невероятное сооружение на голове… Губы растянулись в благожелательной улыбке… Ишь ты, Арарий…
— Это он! — разрыдалась Катенька. — Это он, я чувствую, это он! Владлен пошел по дороге духовного совершенства.
— Заткнись, истеричка! То доказывала, что его инопланетяне стибрили, а теперь вот расквакалась, как жаба. Дай подумать! — Раиса то подносила газету к глазам, то отводила ее от своих зеленых очей подальше. — Кажется, и в самом деле… Ну, Преподобный Аграрий, держись…
— Арарий, — машинально поправила я.
Это ж сколько идиотов в нашем благословенном городе! Я думала, что на призыв присоединиться к избранным отзовемся только мы. Но желающих бесплатно получить исцеление из рук Преподобного Учителя Арария оказалось столько, что нам достались места лишь в предпоследнем ряду.
Катя тихонечко всхлипывала и мяла носовой платок в дрожащих пальчиках. Рая сопела от злобы. Как было не злиться: на сцене уже около часа десять существ неопределенного пола исполняли ораторию о вечных муках, которые ждут грешников, и прочих ужасах. При этом они дико вращали глазами и делали какие-то непонятные движения руками. Потом по залу стали разносить брошюрки, амулеты и прочую дребедень. Естественно, за деньги. Люди покупали. Раиса засопела еще больше. Наконец, сообщили, что наступает великая минута: явление Преподобного Арария, который объяснит суть и задачи Церкви Истинной Веры, а потом проведет сеанс массового исцеления. Катя вжалась в сиденье. Раиса привстала.
Он вышел на сцену, освещенный лучом прожектора, под торжественную музыку. Балахон, наполовину голубой, наполовину розовый, делал Преподобного похожим на клоуна. На голове красовалось что-то вроде изогнутой в нескольких местах короны. Кроме того, лицо Учителя было густо вымазано каким-то очень напоминающим взбитый белок составом.
— Братья и сестры!…
— Братик, — прошипела Раиса. — Шурка, каким дерьмом он вымазался?… Ни черта понять не могу!… Он это или нет?… Катька, а ты что думаешь?…
— Я не зна-а-аю… Мне страшно… Это все равно, что с того света… — прошептала бледная несчастная Катюша, чем вызвала в Раисе новый приступ бешенства.
Наша рыжеволосая подруга не выдержала. Она поднялась и решительным шагом направилась к сцене.
И пока Преподобный Арарий нес всякую чепуху о познанном им пути к совершенству, огонек Раиса стояла справа от сцены и все всматривалась и всматривалась в лик Учителя, пытаясь распознать в нем бесстыжую рожу Владлена Губина.
Словно услышав зов свыше, пушинка Катенька медленно покинула свое место и поплелась к сцене. Она прижалась к Раисе, и теперь они стояли вдвоем, разгадывая одну и ту же загадку.
В девятом, когда Владлен, посмеиваясь, нашептывал мне на ушко, что в восточном обычае многоженства есть множество преимуществ, Раиса пошла на достаточно смелый по тем временам шаг. Она разрешила проблему любовного треугольника, пригласив Владлена к себе домой. Где и отдалась ему на импортном родительском диване.
— А потом, Шурка, я для приличия поплакала… — отчитывалась мне Рая. — Пусть теперь Катька локти кусает. Мой теперь Владик. Только мой…
— Только твой, — подтвердила я.
Владлен признавался мне в происшедшем, чуть стесняясь и подбирая нужные слова.
— Никогда не думал, что буду у Раи первым. Знаешь, Шура, это так подкупает…
Катя читала мне очередное посвящение Владлену:
Когда-нибудь ты скажешь мне: «Люблю».
И я от счастья буду долго плакать…
Она, бедняжка, ни о чем не догадывалась.
— Он так смотрит на меня… Он любит меня, Шурочка…
— Да, Катюша, конечно…
— Какое у него удивительное имя, правда, Шурочка? Владлен… Какая-то первобытная сила чувствуется, да? И, в то же время, мягкость какая-то…
Я не стала раскрывать Катеньке глаза, на то, что имя Владлен — это, всего лишь, сочетание первых слогов имени и фамилии вождя мировой революции Владимира Ленина.
Сеанс массового исцеления подходил к концу. Раисе снова изменила выдержка — и она полезла на сцену. Катя покорно двинулась за ней.
— Владька!… — только и успела произнести Левинская-Губина.
Преподобный лишь слегка скосил глаза в сторону заблудших сестер. Перед Раей возникли два мощных торса. Лица охранников Учителя не светились постижением высшей истины. Они горели одним желанием — оградить хозяина от двух истеричек. Дюжие ребята мгновенно вывели из зала моих подруг…
А я дождалась окончания действа и купила за бешеную цену фотографию Арария. Сестры из свиты Преподобного утверждали, что лик Учителя избавляет от душевных страданий и исцеляет недуги…
Девичник проходил бурно. Раиса посылала точные плевки в фото Проповедника Церкви Истинной Веры и обещала двинуться мозгами. Как было не «двинуться мозгами», если Преподобный вместе с учениками уже на следующий день исчез в неизвестном направлении?
— Неужели это все-таки Владька?! — вопрошала Раиса.
Катенька терла виски и вытирала опухшие глаза.
Через несколько дней Раиса послала ко всем чертям своего Евгения. Катя Журавлева вскоре разочаровалась в художнике-самородке.
Прошло что-то около месяца со дня нашего похода в клуб железнодорожников, как Левинская-Губина позвонила мне и кратко приказала
— Врубай телевизор, Шурка! Четвертый канал… Катьке я уже позвонила.
Я повиновалась. Речь шла о сектах, лжецелителях, колдунах и прочей ерунде. Лик Преподобного Арария, уже без белкового грима, то и дело мелькал на экране крупным планом.
— Преподобный Арарий… — язвительно звучал мужской голос за кадром. — Его настоящее имя — Семен Ларионов. Как раз в эти дни мошенник и его подручные дают показания в следственном изоляторе. За спиной у этой шайки — тысячи обманутых граждан в разных концах СНГ. До чего доверчивы мы бываем порой…
Что ж, все ясно. Но как, все-таки, это Семен Ларионов похож на Владлена Губина!
— Я не буду жить! Я не хочу больше жить! — четвертый день повторяла Катенька Журавлева, узнав о предстоящей свадьбе Раисы и Владлена.
Глупенькая… До конца ни о чем не догадывалась. Все ждала, все рисовала в своем воображении, как Владлен Губин явится к ней домой с цветами, скажет: «Люблю» и сделает предложение. Вот и дождалась, что Раиса сделала Кате предложение стать свидетельницей на их свадьбе.
Могла бы, кстати, позвать в свидетельницы меня…
Катенька выжила. И через восемь лет дождалась своего звездного часа.
— Рая унижает его достоинство, Шурочка. Он мне все рассказал. Все!… Это ужасно, Шурочка. Она, оказывается, так меркантильна. Ей только деньги нужны. Она дошла до того, что… ударила его по щеке, представляешь?!…
Пока Катюша в слезах восторга убеждалась, что справедливость восторжествовала и дарила любовь Владлену в своей отдельной однокомнатной квартирке, Раиса потчевала меня импортным печеньем в собственной трехкомнатной. И рассказывала… Рассказывала, как хитроумно выследила, с кем и где находит утешение ее благоверный…
Шесть лет — не такой уж большой срок. Но вполне достаточный, чтобы обе мои школьные подруги смирились с тем фактом, что Владлена нет и больше уже никогда будет. Тихо и скучновато проходили наши девичники. Все реже собирались мы у Раисы Левинской-Губиной. Успокоились мои девочки. Огонек Раиса… Пушинка Катюша…
Я приехала в Глуховку поздно вечером. От станции до дома — полчаса ходьбы. Что мне эти полчаса… Сумки вот только тяжелые. Ничего. Недолго мне еще сюда ездить… Огонек Рая… Пушинка Катенька… Яркие звездочки… И я, бледное пятнышко. Еле заметное пятнышко на их сияющем фоне…
Дуры набитые… Идиотки…
— Если бы только знала, Шурка, как они мне обе осточертели! — признавался Владлен на моей кухне, допивая бутылку дешевого вина. — Райку только бабки волнуют, вечно ей не хватает то на шмотки, то на косметику… Пилит, пилит с утра до вечера. А тут я еще с работы уволился. Мне это НИИ в кошмарных снах снится… Катька, шизофреничка слезливая, своими дебильными рифмами меня доканывает. То на шею вешается, обцеловывает с ног до головы, то томно предлагает расстаться, то обещает жизнь самоубийством покончить… Не могу больше. Я хочу тишины… Я хочу книгу написать. Мне бы на остров необитаемый. Хоть на пять лет…
Я не могла подарить Владику необитаемый остров. Но дом в Глуховке, где недавно умерла моя старая тетушка, предоставить могла. Кто в этой глуши станет искать Владлена Губина?…
Владлен писал свою книгу в полной тишине и долгожданном покое. Возился в огороде. Дышал чистым воздухом. И ни хитрая рыжая лиса Раиса, ни тонко чувствующая вечно подвывающая Катька и представить себе не могли, к кому я езжу в свою Глуховку. Конечно, как же: бледное пятнышко по имени Шура… Что такое Шура Попова? Она ведь существует лишь для того, чтобы выслушивать чужие секреты, поддакивать и уметь молчать. Пропавший без вести Владлен… Недоделок Арарий… Какое удовольствие я получала, когда вы обе, такие разные, одинаково повелись на внешнее сходство Преподобного с Владленом! Хороший крючочек с наживочкой я вам тогда подбросила. И вы проглотили червячка. Так проглотили, что даже своих новых трахальщиков послали подальше… А я ездила себе в Глуховку, где мы с Владленом занимались любовью с вечера до первых петухов. Вам обеим такое и в голову, конечно, не приходило?…
— Здравствуй, Шурик, — улыбнулся мне Владик.
— Здравствуй, Влад. Сумки возьми, пожалуйста…
— Устала? — спросил он.
— Немножко. Как твоя книга?
— Не все так просто, Шурик.
Я готовила ужин. Влад терся щекой о мое плечо.
— Не пора ли нам что-то решать? — спросила я. — Ты не соскучился по огням большого города? Мне надоело держать тебя в великой тайне, понимаешь?
Он немного помолчал и ответил чуть слышно:
— Понимаю, Шурик… Ты совершенно права. Пора.
Ну вот, девочки мои звездные… Скоро я внесу в наш девичник новую живую струю. Не захлебнитесь только. Вы боролись за Владлена с детства. А я умела ждать. И дождалась…
Как все-таки хорошо засыпать в его объятиях…
Я проснулась рано-рано. Самое лучшее, что может быть на свете — это просыпаться в хорошем настроении. Такая легкость на душе… Что ж, я это заслужила. Сейчас я приготовлю вкусный завтрак, а потом мы уедем отсюда. Вдвоем. На девичник. На наш последний девичник.
— Влад, ты где?
Ответом было полное молчание. Я заглянула на кухню. Прошлась по всем трем комнатам. Вышла во двор. Открыла дверь в уборную. Потом вернулась в дом.
В шкафу было пусто. Ни купленных мной рубашек, ни подаренных мной свитеров и куртки. Записки он тоже не оставил. Впрочем, разве он раньше кому-нибудь их оставлял?
Ушел… Исчез…
Было очень холодно. Я кипела злобой. Совсем как огонек Раиса. Потом заплакала от бессилия. Совсем как пушинка Катенька…