Сверху лежала записка: «Тиночка, прости свинью за ночной концерт. Ты настоящий друг. Твой Шурик»
Давным-давно, когда Машка еще не умела думать, а жила бесконечными влюбленностями, плавно перетекающими одна в другую, у нее была подружка, ставшая теперь известной художницей. И она ей как-то сказала очень точную вещь: мужики приходят и уходят, а друзья остаются навсегда. Все получилось именно так. Теперь она даже имени не помнит тех, по которым вздыхала, а при редких встречах с Наташкой испытывает щемящее чувство надежности. И с подружками взрослой жизни ей несказанно повезло. Много ли в мире таких же сумасшедших, как Маша, таких доверчивых и сентиментальных? А ей выпала неслыханная удача — найти себе подобных в миллионном городе!
— Радуйся, радуйся, радуйся, — лечится Машка аутотренингом. Танькин отъезд и развенчание Сидорова отозвались горьким похмельем. Изнанка неверного счастья — депрессия, когда в мире осталось три цвета — серый, черный, коричневый, когда ничего на радует, и ничего не хочется. И Маша физически ощущает, как падает на дно океана тяжелой подводной лодкой. Депрессия вещь заразная — главное: не показать ее Дашке. А та, напротив, непривычно оживлена:
— Мам, ты помнишь, я тебе про Свету рассказывала, с которой в лагере подружилась?
— Ну, помню, — кивает Мария, намазывая маслом батон. — Замуж что ли вышла?
— Как ты догадалась? — потрясена дочь.
— Да никак, — смеется Машка. (Какая же она еще глупенькая!) — Просто ляпнула наобум.
— У нее любовь, они тайно живут гражданским браком!
— Какой ужас!- возмущается Мария. — В шестнадцать лет! Куда мать ее смотрит?
— При чем здесь возраст, мама, — надувает Дашка губы. — Ты такая старорежимная! Олег уходит в армию, Света плачет, как еще доказать свои чувства?! Кстати, я дала ей на проводы свою черную кофточку, ты не против? Она должна запомниться ему ослепительной!
— Против или не против, какое это теперь имеет значение, — ворчит беззлобно Машка. Отсвет чужой любви на возбужденной мордашке дочери делает невозможное — лучик солнца прорезает глубины мертвого моря, и Машка медленно всплывает навстречу свету.
Валентина
В каждом человеке есть тайная комната, ключи от которой потеряны. Но в том-то ее и опасность, что как ни замыкай туда двери, они могут распахнуться сами в неподходящий момент. Тинина тайная комната — ее непростое детство. Может, дефицит материнской любви и сделал ее такой любвеобильной? Хотя психологи утверждают обратное: обделенные лаской дети вырастают жестокими эгоистами. Раньше Тина любила все человечество. Теперь жалеет только стариков и беспризорников, не обделяя их милостью. А еще она умеет обращаться с мужчинами. Быть им заботливой матерью, чуткой подругой, верной прислугой и страстной любовницей. Ей бы стать женой президента или видного политического деятеля! Потому что помогать и заниматься благотворительностью — главные ее удовольствия. Тина всегда ненавидела свой бюст, затмевающий и низвергающий в глазах окружающих ее остроумие, доброту и возвышенность помыслов. Один из ее бывших поклонников так и сказал:
— Ум — это твой недостаток, при такой груди это излишество.
А может все дело в том, что мужики ее просто хотели, но никогда не любили?
Шурик спал на коврике, поджав коленки к животу, по примятой небритой щеке катилась запоздалая слезинка. Где-то Тина читала, что так спят неуверенные в себе, много перестрадавшие люди, они сжимаются в комочек, чтоб защититься от новых ударов. Рассудив, что поднять «сироту» не удастся, Тина принесла из комнаты подушку и свой любимый пушистый плед, и укутала его заботливо, как мать дитя.
— А утром попьешь рассольчику, поешь борщика, и полегчает, — сказала она с нежной грустью.
Ночью ей долго не спалось, вспоминался проклятый интернат, куда отдала ее мать, и узколобый физрук, лыбящийся гнилыми зубами: «У-ух, Морозова! Когда же я тебе вставлю!»
Потом физрук превратился в Шурика, и это уже был сон.
— А ты б меня смог полюбить? — спросила она с надеждой.
Но Шурик лишь запыхтел и подмял ее под себя.
— Ого-го!- сказала она, — Чего же Танюха искала?
— Я деликатный, — пожаловался Шурик, — а ей нужен террорист.
— Неправда, — заступилась за подругу Тина. — Все хотят просто любви!
— Но ведь я ее очень люблю! — воскликнул Шурик.
— Значит, этого мало, — задумалась Тина. — Женщине нужны подвиги, пусть совсем маленькие, но сделанные ради нее.
— А какой подвиг совершил тот молокосос? — взвился Шурик.
— Он полюбил ее, как девочку, не заметив четырех десятков лет.
— Что же теперь делать мне?
— Полюбить другую.
— Но это же невозможно, — захныкал Шурик.
— А ты не гони события. Просто живи, заботься о дочке, и не настраивай ее против матери. Таня твоя не злодейка, она жертва любви, как и ты. Пройдет угар, и она повинится перед дочерью, а мать ей никто не заменит.
…Тина проснулась с тревогой в душе, будто проспала все главное. Не по зимнему яркое солнце стояло в зените, от пронзительного звонка междугородки дрожала вазочка с букетом лаванды. Она схватила трубку и услышала голос старшей дочери:
— Мам, ты не хочешь встретить Новый год в Париже?
— Господи, в Париже! — простонала Тина и потерла кулачком глаза — не продолжается ли сон.
— Но ведь это безумно дорого!
— Франц берет расходы на себя, кстати, это его идея! Мама, ты будешь смеяться, но, кажется, он нашел тебе жениха. Вполне симпатичный вдовец, у него грандиозный конезавод, а ты же любишь лошадей! Он тоже поедет с нами, вот и присмотритесь друг к дружке! Только подучи немного немецкий, он хоть и сын эмигрантов, но в русском не сечет.
Тина взглянула на календарь — до конца года оставалось две недели. А она пообещала Машке, что встретит праздники с ней. Вот ведь бедняжка расстроится.
Господи, как там Шурик? Она совсем забыла, что он спит у порога! Накинув легкий халатик, Тина выскочила в коридор и замерла — плед был аккуратно свернут и вместе с подушкой положен на пуфик. Сверху лежала записка: «Тиночка, прости свинью за ночной концерт. Ты настоящий друг. Твой Шурик»
— Шурик, да не мой, — грустно пошутила Тина и пожурила его, будто он мог услышать — чего удрал, дурачок, я бы тебя покормила!
В Германию она собиралась, как в новую жизнь. Выдраила до блеска квартиру, раздала старые тряпки бедным. Машке в утешенье приготовила норковую шубу из лапок и хвостиков (а вот такие мы, настоящие подруги!), а ее Зинаиде — круглую песцовую шапку — и тепло, и по возрасту. Так что если вдовец приглянется, можно сюда не возвращаться. Надо будет, Машка квартиру продаст, а нет — ее Дарья здесь поживет, дети взрослеют стремительно. Жаль, что с Татьяной не попрощалась, ну да той теперь все равно, она в другом измерении.
До вокзала ехали на такси. Водитель, молодой мужик, балагурил, Машка шмыгала носом.
— Дама в норковой шубе, как вы себя ведете? — шутила Тина.
— Да ну тебя, — огрызнулась Машка, — откупилась, называется! Лучше бы я была в фуфайке, но не одна!
На вокзале зашли в буфет, взяли бутылку шампанского.
— Ну, — наполнила Тина пластмассовые стаканчики, — за лучшего мужчину в мире?
— А как же, — иронично откликнулась Машка, наблюдая краем глаза, как сопливая девчонка в куртке на распашку виснет на стриженом парне. Глаза зареванные, а кофточка из черного шифона — вечерняя, к джинсам абсолютно не идет. Точная такая у Дашки, но та ее носит с белой короткой юбочкой.
— Света, — окликнул девчонку парень, и что-то страстно зашептал на ушко.
— Эта девочка — уже женщина, — с грустью сказала Маша, — хотя ей только шестнадцать. Она верит, что уже встретила лучшего мужчину в мире. И будет верно ждать своего Одиссея.
— Ты стала ясновидящей? — удивилась Тина.
— Нет, просто на ней блуза Дашкина. А мальчик что-то не очень, вертлявый, глазки стреляют. А впрочем, я не права, оболочка часто обманчива. А давай за них тоже выпьем, пусть девочка не ошибется.
И в этот миг Света завопила:
— Радуга! Любимый, смотри, какая радуга!
В мутном окне действительно завис легкий трехцветный мостик, словно нарисованный акварелью. Мостик в светлое завтра, которое всегда должно быть лучше, чем вчера. А иначе разве может быть?…