Праведница. Часть 2


Голый Ганс на Ленкиной кровати, натягивает на себя простыню, бормочет что-то по-немецки, накрывается с головой… Мне реально полегчало, все равно с кем будет трахаться Ганс всю оставшуюся жизнь, главное что в ее постели не Гришка.

 

Часть 2

 

Ганс благодарно кивнул и поторопился продолжить прерванную партию. Я приготовила простенький салат, поставила замороженную пиццу в духовку и решила принять душ. Стоя под прохладными струями, я по памяти воссоздавала тело Григория, лежащее в раскованной позе на алом шелке. Оно казалось теплым, нет, горячим, возбуждающе нагим, лишь тоненький лоскутик скрывал часть бедра, но я мысленно дотронулась до него и гладкий шелк соскользнул… Ох… Ну и дела, никогда я ТАК не думала о Гансе, может оттого, что не видела его обнаженным? Ну, представить-то можно? Нет, не представляется. Ганс, он в костюме, в пижаме, в чем угодно, только не голый. Голый? Как Григорий, так нагой, обнаженный, а как Ганс, так голый? А волоски на его теле тоже рыжеватые, как и на руках? Все, хватит, это маразм! Надо выходить, а то пицца подгорит и Ганс бросится искать свою пропавшую невесту.

Открываю запотевшую дверцу душевой кабины, и предстаю, в чем мать родила перед Гансом, сидящим на ящике для белья. В руках у него полотенце, на губах игривая улыбка. Я совсем уж по девчачьи прикрываюсь руками, вместо того, чтобы с гордостью продемонстрировать великолепное тело. Пячусь назад, в кабинку, Ганс встает, направляется ко мне, а я в панике захлопываю перед его носом дверцу.

— Милая, — осторожный стук костяшек пальцев.

«С рыжими волосками», отбивает мне память срочную телеграмму.

— Ганс, уходи!

— Я хочу подать тебе полотенце, — ничуть не смущаясь моим гневным выпадом, говорит он. Как его, однако, развратили Элен и ее подружки!

— Оставь его на вешалке, — отвечаю я непреклонно.

— Малышка, у тебя что-то подгорает на кухне, — снова стучится он.

— Оставь полотенце и уходи, — твержу я сквозь запотевшее, но уже потекшее ручейками стекло. Сидеть здесь безумие, скоро я буду видна Гансу, как рыбка в аквариуме.

— Хорошо, ухожу.

Прислушавшись к хлопку двери, я покидаю свое стеклянное убежище, и закрываю дверь на замок. Какая беспечность с моей стороны! Какая беспардонность со стороны Ганса!

Похоже, доволен своей выходкой, я накрываю к ужину, а он вьется вокруг меня, как мартовский кот. Неужели рассмотрел мои прелести? Есть чем похвастаться, не обидел Господь, и грудь высокая и талия тонкая и ножки стройные, и всю эту красоту совсем, как в сказке, надо поскорей вручить первому встречному. Подкосила меня Гансова измена, потеряла интерес к мужскому полу, от того и в девках засиделась. Долго ли я буду помнить о его предательстве? Ммм… Всегда. Несмотря на симпатию, взаимопонимание, общие интересы. И любви к нему нет у меня. Реванш? Да, отнимаю у Ленки положенное мне по праву.

Жара накрыла город, огромные окна салона закрыты жалюзи — островок прохлады среди солнечного кипения, но городская разморенная лень пробралась и в наш кондиционированный мирок. Покупателей не было, консультанты обсуждали достоинства иномарок, тема популярная, но сегодня дебаты не отличались обычной горячностью. Мы с Димкой трудились в галерее, он развешивал по стенам картины, я, стоя вблизи кондиционера, смотрела за его работой и задавала направление.

— Дим, «Маки» давай вниз, два ярких пятна рядом это перебор, а «Декабрьское утро» вообще с краю повесим, выбивается оно.

В разгар (верно, очень верно, от жары не спасал даже кондиционер) нашей деятельности в забытой всеми галерее появляется Григорий. В руках банка «Пепси», на лице несколько смущенная улыбка. Димка чуть со стремянки не упал, покачнулся, накренился, я кинулась ему навстречу, пытаясь удержать опорную стойку, Григорий ловко подхватил заваливающееся тело и спас положение.

— Нифигасе… — только и молвил Димка.

Примерно также высказалась бы и я, сердечко колотилось, пальцы похолодели, ножки подогнулись… И что ему здесь понадобилось, не пришел ли он спросить, какого дьявола, ты, Таисия Темершина, гоняла за мной по городу в дурацких очках и платке? Григорий помог Димке сойти вниз, и, повернувшись ко мне, вдруг предложил:

— Хочешь колы? Холодная. А, может, выпьем чаю?

— Лучше чаю, — согласилась я, отложив в сторону сумочку, схваченную в порыве чем-либо занять руки, и собралась следовать за Григорием.

— Эй, — позвал Димка — «Пепси» оставьте.

Мы уединились в комнате отдыха, некоторые предпочитали называть ее Релаксационной, а мне нравилось по старому, здесь действительно отдыхаешь, большой аквариум с разноцветными обитателями, цветы, спокойная музыка, правда Лариса Анатольевна ревностно следила, чтобы реласакционная часть дня не превышала рабочую. Григорий заварил чаю, зеленого со вкусом ванильного крема, привезенного нашей директрисой из очередного вояжа в Китай. В комнате прохладно, чай великолепный, беседа содержательная.

— Выходишь замуж?

Я поперхнулась, справилась с собой и утвердительно кивнула.

— Когда? — бесстрастно спросил он.

— Через две недели.

— Он кто?

— Как кто? — переспросила я, округлив глаза.

— Хотя бы как он выглядит? Хотелось бы сразу его узнать, когда заявится к тебе в студию, где я буду лежать с голой задницей.

— Не придет. Ганс мне… — «доверяет» хотелось сказать мне, но я осеклась.

Я не знаю, доверяет ли мне Ганс, никогда мы не говорили об этом. Интересно, а может и в самом деле после Ленкиных измен Ганс не доверяет никому? Я задумалась, а когда подняла глаза, увидела, что Григорий внимательно рассматривает меня. Веснушки увидел? Обнаружил, что я не настоящая блондинка, а только удачно выкрашенная рыжая! Руки сами потянулись за зеркальцем, но сумочка осталась в галерее.

— Значит, не придет?

— Ганс не интересуется живописью, — соврала я в надежде успокоить Григория.

— Это достоинство? — с усмешкой спросил он.

— Как мама? — поменяла я тему, решив, не обсуждать с малознакомыми людьми (точнее с первым встречным!) достоинства моего жениха.

— Спасибо, ей уже лучше, — Григорий понял мой трюк, и больше не задавал каверзных вопросов.

Мы допили чай, разговаривая о всякой отвлеченной ерунде, а я все ждала, что он объявит мне о том, что он передумал, не для того он позвал меня пить чай, чтобы выспросить о моем женихе. Однако чаепитие закончилось мирно, и мы разошлись по разным залам салона.

Окно моей студии распахнуто настежь, ни единого порыва ветерка, занавески не колышутся, а до сумерек еще несколько часов. Жара невыносимая, я только что облилась холодной водой из шланга на пятачке гаражной площадки. Так и предстаю перед ним босиком, в мокром купальнике, с волосами, скрученными в узел.

Сегодня упрашивать Григория раздеться не надо, он быстро расстается с одеждой, ложится на диванчик и ждет меня. Я придаю ему нужную позу, руки мои еще сохраняют прохладу, после ледяного душа и тело Григория вновь покрывается мурашками. Однако под красной тряпицею не мурашка, похоже, за сутки мы выросли или по-другому стали относиться к моим прикосновениям. Первоначальное стеснение исчезло, он смотрит на меня чуть ли не вызывающе, на мою грудь, облегаемую влажным купальником, на плечики в веснушках, на оголенный живот и бедра.

Ой, ой, сегодня? Стало страшновато. Как молитву я проговаривала про себя «глаза боятся, а руки делают», а ведь не руками… и глаза я закрою. Идиотка, если испугаюсь, то опять буду мечтать о его теле стоя под душем. Нет! Прекратить истерики! Вперед!

Я долго вожусь, он не торопит меня, тело его покрывается испариной, блестит, ловлю себя на мыслях о мельчайших каплях над его губой. Бросает то в жар, то в холод, я добираюсь до алого отрезка, стаскиваю с бедер и прикрываю пах Григория по-другому. Он хватает мое запястье и кладет ладонь на возвышенность под кумачом. Это я брежу. Он спокоен и получает удовольствие оттого, что я его лапаю. Тьфу! Не лапаю, дотрагиваюсь, прикасаюсь… Это жара на меня так действует.

Заканчиваю с установкой и берусь за краски. Очень люблю рисовать акварелью, мне нравится непредсказуемость и текучесть этой краски, ее прозрачные чистые тона, я смешиваю, развожу, смываю подтеки, все время думая о нем. А о чем думает он? С кем он целуется и занимается любовью? Почему он не женат? Что он думает обо мне?

Часы тянутся медленно, за окном темнеет и уже пора включить свет или хотя бы раздернуть занавески, иначе не разгляжу свою модель.

— Григорий?

Он молчит. Я подхожу ближе, спит. Сомлел, пока я рисовала. Спящий он похож на подростка, губы приоткрыты, дыхание легкое. Принц, спящий красавец. Если поцелую, проснется? Надо попробовать поцеловать по-тихому, может, не понравится, тогда откажусь от своей затеи.

Сказано — сделано. Я присаживаюсь на корточки и касаюсь губами его губ. Ух, ты! Я молодец! Но не поняла, понравилось ли мне целовать? Еще раз… И еще… Если дотронусь языком? Ох, его губы сладкие после колы! Ой! Да он смотрит на меня!

Железная хватка сковывает мою шею, и я в неудобной позе, головой на его груди. Губы его близко, шевелятся, что-то говорят, я не слышу из-за шума в ушах и громкого сердцебиения. Мне стыдно и я закрываю глаза, будь, что будет… «Ромео и Джульетта», он возвращает мне поцелуй, было бы романтично, если бы не моя поза. Я дергаюсь, падаю на колени, его руки подхватывают меня и я уже на нем, на его талии. Мы смотрим друг на друга, раздетые, влажные, возбужденные необычностью ситуации, в мою ягодицу упирается то, о чем я сейчас стараюсь не думать. Чтобы я не вздумала сбежать, он сгибает ноги в коленях, и еще сильнее прижимается ко мне, тем, о чем я вообще стараюсь не думать. Он целует меня снова, его руки скользят по моим ягодицам, проникают под материю бикини, сжимают плоть, сдвигают ластовицу, приподнимают меня и знакомят с тем, о ком я поздно задумалась. Я дергаюсь в паническом ужасе, сучу ногами, чем ускоряю свое падение. О-о! У-у! В глазах темно, я ничего не слышу, только чувствую, как на секунду он замер, ловко перевернул меня на спину и прижал к диванчику, и прижимал, и прижимал, пока жарко не выдохнул мне в ухо. Я обрела слух, сердце снизило обороты, его лицо лежало на моей груди, между прочим обойденной вниманием. Она ему не понравилась?! Вряд ли, вон как улыбается, трется щекой, просто был очень занят. А теперь о главном, как мы посмотрим друг другу в глаза?

— Вчера у тебя было вино, — просто сказал Григорий все еще лежа на моей груди.

— На столе, бокалы там же, — просто ответила я, сердце бухнуло напоследок.

Он встал, не стесняясь своей наготы (чего еще стесняться), налил вина и принес на диванчик, где я сидела укутанная в алое покрывало, как римский сенатор в тогу.

— Кури, — разрешила я, видя его маяту. Он с удовольствием закурил, и задал вертящийся на языке вопрос:

— Первый раз?

— Да, — с некоторым удовлетворением ответила я.

— И зачем тебе это было надо, ведь ты замуж выходишь?

— Мне?!

— Я не слепой. И не бесчувственный, ты меня целовала.

— Ну и что?

— С языком.

— Тебе показалось.

— Врешь, Таисия.

Я была пристыжена, выходит, несмотря на девственность, сущность у меня развратная. Я поникла, захотелось реветь и обязательно, чтобы кто-нибудь жалел. Григорий словно услышал мои мысли:

— Все хорошо, — сказал он, гладя меня по плечикам — хочешь, купаться поедем?

— Хочу! — вскочила я, тога развернула складки обнаруживая пятна на алом. Я охнула, Григорий отвел глаза.

— Одевайся, — глухо скомандовал он.

Мы одевались в разных углах студии, не глядя друг на друга.

 

Он прорезал водную гладь резкими взмахами, я сидела на берегу смотрела на него и думала. Всю дорогу мы молчали, неловкое такое молчание, когда знаешь, что надо что-то сказать, а сказать-то и нечего. Григорий слишком усердно смотрел на шоссе, а я в окно. Только прибыли к речке, быстро разделся и с разбегу в воду. Зачем я увязалась за ним? Пригласил. Ну и что? Хотелось еще побыть рядом? Вот и расхлебывай, недаром говорят, все хорошо в меру. Сейчас бы дома оказаться, а не сидеть на берегу в тоске и предчувствии полного провала «близких отношений».

Григорий вышел на берег, попрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха, пригладил мокрые волосы и сел рядом со мной. От него пахло речной водой и веяло прохладой, я прикрыла глаза.

— Тебе плохо? — резко вскинулся он.

— Голова кружится, — соврала я, от неожиданности — от жары, наверное…

— Приляг, я рубашку намочу, — он сорвался с места, зачерпнул рубашкой речной воды, она стекала через ткань на его обратном пути, но все равно некоторая ее часть была выплеснута на меня, а в довершении всего рубашка была водружена на мою голову. Струи воды стекали по моему лицу, челка прилипла ко лбу, я фыркала и являла собой жалкое зрелище. Да уж, теперь солнечный удар мне не страшен.

— Ну, как? — спросил он.

— Чудесно, — ответила я, и слезы потекли по моему лицу, смешиваясь с речной водой.

Вот незадача, сколько я не откладывала истерику, она меня настигла. Жалость к себе захватила меня, я беззвучно рыдала, лишь вздрагивали плечики. Григорий обхватил меня руками, и мы сидели обнявшись, мокрые и несчастные.

— Прости меня, — вдруг сказал он.

— И ты меня.

Губы его ткнулись в мою шею, я замерла, боялась повернуть голову, ведь на ней мокрая рубашка. Он спихнул ее, взял мое лицо ладонями и начал целовать, сначала глаза, потом потерся подбородком о щеку, прикоснулся к губам.

Меня целовали раньше, целовали с расчетом, но эти поцелуи были другими, трогательными и нежными. Мокрые поцелуи, мокрые тела, мокрые надежды.

 

Лежа в своей постели, я не могла уснуть и все вспоминала события прошедшего дня, наши поцелуи на берегу, сумасшедшие объятия в салоне автомобиля, новые ощущения, новый ритм сердца, тоску расставания. Какими глупыми казались мои недавние страхи! Это непередаваемо, знать, что есть человек, который знает тебя всю, до кончиков волос, до сантиметра, до секретной точки Джи. И этот мужчина не мой жених. А как же Ганс? Будет ли он для меня таким, как Григорий, нежным и ласковым? Время покажет, а сейчас, спать!

 

Новая экспозиция была готова, директриса одобрила нашу с Димкой работу, а я все ждала, что сейчас появится он, герой моего романа. Не дождалась. Ну, что ж, навязываться не буду. Мыкалась по салону с целью избежать случайной встречи, затем, по истечении нескольких часов с целью противоположной, но только и смогла подсмотреть из-за витрин, как он работает с покупательницей. Улыбка вымученная, брови, как всегда подвижны, то в удивлении вверх, то насуплено вниз. Может, дома что-нибудь случилось? А я недоумок, все на себя примериваю, есть в жизни вещи и посерьезнее меня. Подойти? Думаю, надо.

Получилось просунуться между страждущими поклонницами. Увидев меня, Григорий нахмурился еще больше.

— Тая?

— Та самая. Помнишь меня?

Шутка явно не удалась. Что же могло случиться за прошедшую ночь?

— Как дома? — наконец сообразила спросить.

— Нормально.

— В шесть? — сердечко стук-стук.

— Не могу сегодня. Занят.

Вот это был удар. Хук. Я в нокауте. Тонкие руки раскинуты в стороны, на них смешно смотрятся боксерские перчатки. Рефери поднимает вверх накачанную руку моего противника и объявляет:

— В первом раунде победил Григорий Ильин!

Меня оттаскивают в угол, я выплевываю капу, и тренер, обмахивая полотенцем, дает ценные советы. Ах, если бы это было на самом деле! Мне бы очень пригодились дельные советы умудренного жизненным опытом тренера. Но, увы. Сама, все сама.

— Ну, ладно, тогда до завтра, — я поспешила попрощаться, чтобы он не заметил слез в моих глазах.

— До завтра, — сказал он, и повернулся к покупательнице.

Я, как раненый зверь, дотащилась до галереи и до конца рабочего дня в одиночестве зализывала раны. Вечером заехала в студию, но не смогла находиться там долго, все напоминало мне о вчерашнем, в одночасье я скатилась на первый уровень, где узнала об измене Ганса. Бежать отсюда, бежать!

Дома меня ждал жених. Час от часу не легче! А может клин клином?

— Милая, — дежурный поцелуй, снова игра в карты с Лаурой, легкий ужин при свечах.

После ужина Ганс напросился в мою спальню. Добро пожаловать! Его руки на спине, на талии, на груди, поцелуй… Нет. Нет! Не могу…

— Извини, Ганс, я все еще не готова.

— Это смешно, милая, мы взрослые люди, — он не воспринял мой отказ всерьез, и снова обшарил мое тело руками. Жадно.

— Тем не менее, не отменяет моего права подождать до свадьбы, — остановила его я.

— Милая, я мужчина, мне необходим секс, что бы я мог нормально существовать и работать, — немного раздраженно, но все еще держа себя в руках.

— Из любого положения есть выход, — сильно сказано.

— Я не мальчик, чтобы мастурбировать перед сном, — возмутился он.

— Ганс, я не могу.

Обиделся, ушел. Я его понимаю, но сейчас я думаю только о себе, мне непереносимо больно, я не могу представить на месте Григория другого мужчину, да и не хочу. Я влюбилась? Вот дура!

Утренний звонок Ларисе Анатольевне. Я сказалась больной, так оно и было, только недуг мой был сердечным. Я не спала всю ночь, пыталась понять, что могло произойти между мной и Григорием, после того, как мы прощаясь в прохладе моего подъезда, обтерли все стены не разжимая губ, и прижимаясь друг к другу телами. Что случилось?!!

Вместо того, чтобы остаться дома, я потопала в студию, может там осенит меня идея, были страхи, что станет мне намного хуже, хотя и так хуже некуда. Сидела, как истукан перед незаконченным портретом, и думала, и как меня угораздило? Переоценила свои силы? Думала, использую его как таран и в сторону, ни сердцу, ни уму. И на каком этапе меня переклинило? Не тогда ли, когда стал он раздеваться в моей студии? Да, нет. Скорее всего, когда я выбрала его и сама же свой выбор одобрила. Интересен, красив, девки на него так и вешаются… Вот и я. До чего банально, однако, факт. А что собственно произошло? Ну сказал что занят… Нет, дело в том, КАК он это сказал, отвали мол, Таисия Темершина, знать тебя не знаю и знать не хочу. Вот КАК это было сказано! Обхватила голову руками, сижу, страдаю. Выкинуть из головы его не могу, сердце мне он выел. Ох…

И вот на пике моих мытарств в студии появляется Ленка. В самом появлении «подруги» нет ничего необычного, лишь дело в том, что Ленка, как акула появляется на запах крови. А я в крови. Вся. Окровавленный кусок мяса, с выеденной душой.

— Привет!

— Привет.

— Что плохо тебе, Тайка?

Я вздрогнула от интонации, с какой была произнесена эта фраза.

— Что?

— Зачтокала. Хорош мальчик?

— К-какой?

— Гришенька мой. Сладкий мальчик. Леденчик.

Она захохотала и закурила свою вонючую сигарету. Меня реально затошнило. Какая гадость… Григорий ее любовник?

Она схватила меня за подбородок, и впилась цепким взглядом, наслаждаясь моей растерянностью, дым от ее сигареты щипал мне глаза. Что вы сделали со мной люди? Ослепили, обездушили…

— Ну что ж, лизнуть лизнула, а вот куснуть я тебе не дам. Дура ты, Тайка, вздумала со мной тягаться. Лучше спасибо скажи, это я уговорила его трахнуть тебя, сколько мне сил стоило, ни в какую не соглашался, однако сделал, как я велела.

Я глаз не отводила от ее хищного лица. Какой надо быть дрянью, чтобы подвинуть своего любовника на подлость. А он? Хорош.

Ленка, будто мысли мои прочитала:

— Мне не жалко, не смылится, только слаще будет, зная, как мы тебя дуреху провели.

Ленка покрутила в воздухе сигаретой, оглядываясь по сторонам в поисках пепельницы, и не найдя, решила, что больше грязи, чем есть в этом пространстве быть не может, бросила окурок на пол, затушив модной туфелькой.

— Пока, Тайка, на свадьбу все же пригласи, хочешь, я с Гансом поговорю?

Я отчаянно замотала головой, чем вызвала новый приступ смеха. Ленкины каблучки застучали по лестнице, хлопнула входная дверь.

От стыда я не знала куда деться, лицо мое горело, мысли мои напоминали спутанный клубок лески. Я легла на пол, сквозь ламинатную подложку я чувствовала холод бетона, перед глазами раздавленный окурок, все верно, здесь мне и место, я тоже раздавлена безжалостной подметкой шикарной туфельки.

Я уснула, не знаю, сколько прошло часов, разбудил меня звук шагов по металлической лестнице. Открыла глаза, перед лицом легкие мужские туфли.

— Тая, что случилось?

Безразличие. Слава Господу, мне все равно, только не трогайте меня люди, дайте еще немного забвения. Не трогайте меня, не тащите, не укладывайте…

— Вот так лучше, Лариса сказала, что ты заболела, и я пошел к тебе домой…

— Гриш… — прохрипела я.

— Что? Не надо не вставай, я принесу. Что ты хочешь?

— Вина.

Григорий подошел к столу и налил вино в бокал, снова присел на диванчик. Не было теперь алого покрывала, осквернили, теперь вот серенькая обивка, как моя глупая мечта об алом счастье, на деле оказалась серенькою подлостью.

— Пей, я подержу, — сказал палач, вряд ли облегчая мне участь.

Бокал я взяла обеими ладонями, они тряслись до тех пор, пока содержимое не влилось в мой рот.

— Простудилась? На речке думаю, ты вся горишь. Наверное, температура. Может, вызовем врача? Я отвезу тебя домой.

— Ммм… — вино обволокло теплом желудок, ударило в голову и вернуло дар речи.

— Поедем? — попросил он.

— Гриш, ты вчера к ней ходил? — я была настроена выяснить все и сразу, больнее мне вряд ли будет.

Это как хирургическая операция, лучше отрезать больной орган, чтобы не получить гангрены.

— К кому? — его вопрос прилетел ко мне сквозь мои мысли о скальпелях и хирургических пилах.

О чем это он? Ах, да, о Ленке.

— К Ленке… — выдавила я ее имя.

Он подернул бровями. Они взлетели и вновь сошлись на переносице.

— Да. Я все объясню…

— Не надо, она была здесь и все объяснила, — хмыкнула я, все сходится…

— Она была здесь?! — чего это он удивляется, не знал, что мы подруги? Подруги…

— Испугался? — с усмешкой спросила я.

— Нет, просто, что ей здесь делать?

— Рассказать мне, какая я дура, и какие вы ловкачи, — я уже смеялась, хохотала, хотя в моем смехе явно чувствовались нотки истеричности.

— Тая, я отказался от ее предложения, не поверил, что ты сама хочешь! — начал оправдываться он.

Я остолбенела от такого заявления.

— Откуда… она узнала, откуда? — я не верила, что Ленка столь прозорлива, или просто ткнула пальцем и попала.

— Не собирался я, но ты начала меня целовать, и языком… Я знать не знал, что ты девственница!

— Ленка тебя не об этом просила? — удивлению моему не было границ.

С ума сойти, ну прям «Опасные связи — 2», а Шодерло де Лакло нервно курит в сторонке.

— Лишить тебя девственности? Что ты! — запротестовал Григорий — Поухаживать, вскружить голову…

— Гриш, ты ее любовник? — этим вопросом я приперла его к стенке.

— Да, — ну что тут еще скажешь.

То ли вино, то ли гнев, то ли они оба ударили мне в голову. Я выпростала руку, и пальцем указала на дверь.

— Уходи.

— Тая, пожалуйста, не гони меня, — попросил он, но как-то безнадежно, без энтузиазма, словно знал, что не прощу, но попробовать надо.

— Уходи.

Он встал с диванчика, пошел к двери, обернулся. Я демонстративно отвернулась от него. Григорий ушел, а я заревела, и ревела еще горше, чем когда была унижена Ленкой. Вот такая дребедень.

 

Горе горем, но с Ленкой все же надо разобраться. Что она себе позволяет, это самая настоящая война, и ради чего она затевалась? Причина? Моя свадьба с Гансом, что же еще. Поеду, съезжу к дорогой подруге, все на месте и решим. С трудом поднялась с серенького диванчика, плеснула воды в лицо, открыла пудреницу… Ох, вот он плененный образ, улыбается мне зазывно, насмехается надо мной, в черных глазах черти. Отбросила перламутровую безделушку, ударилась она об стену, разлетелась на две половинки, пыльцою и спрессованными кусочками осела на полу студии пудра. Зеркальце не разбилось, я подобрала его и увидела в нем свою разочарованную физиономию. Нет волшебства. Все тщетно. Уронила на пол бесполезную стекляшку, перешагнула, взяла со стола ключи от «Форда» и отправилась к Ленке.

В таком состоянии садиться за руль — полное сумасшествие, я нарушала мыслимые и немыслимые правила, в конце концов, к облегчению всех участников движения, я покинула проспект и свернула в улочку, где мне пришлось тут же резко затормозить. Снова кот. Черный кот. Дежа вю. Вот зараза, он свернул за угол, а я встала, как вкопанная, черт, именно на этой улочке мне пришлось отстать от Григория! А не этот ли черномазый бродяга в прошлый раз бросился под колеса моего автомобиля? Значит… Значит, Григорий ехал к Ленке, именно эта улочка ведет к Ленкиному дому, и по другому туда не проехать, потому как тупик. Кузьмин тупик. Кто таков был этот Кузьмин, я не знаю, родственников его тоже, но вот кузькиных придется сегодня помянуть, особливо матушку.

Наплевав на суеверия, я проехала вдоль улицы и въехала в Кузьмин тупик. Машину бросила у Ленкиного подъезда, оставив Форд наполовину на тротуаре и проезжей части. Взбежала на второй этаж, уверенно надавила вымазанную белой краской кнопку звонка. Трели раздались по всему этажу, Ленкина матушка была глуховата, и звонок вполне мог потревожить жителей соседнего подъезда.

Спустя несколько минут послышались шаги по коридору, звякнули замки, прозвенела дверная цепочка и дверь открыла Ленка, собственной персоной. В наспех накинутом халатике, распаренная, неровно дышащая и вся пропитанная сексом. Сердце мое бухнуло на прощанье и покинуло насиженное место, перебравшись куда-то в пятки. Ой, мама! Зачем я это сделала?! Я не выдержу, увидев Григория в ее постели…

Мои глаза вне зависимости от моего желания налились слезами, губы затряслись, руки помимо воли отодвинули Ленку в сторону. Да она и не слишком сопротивлялась, словно ждала, что я это сделаю. Довольная улыбка поселилась на ее лице.

Я прошла в Ленкину комнату. Слишком хорошо знала ее квартиру, чтобы плутать в ней, да и запах секса, смешавшийся запах двух тел вел меня не хуже компаса. Я резко распахнула дверь.

Ганс… Голый Ганс на Ленкиной кровати, натягивает на себя простыню, бормочет что-то по-немецки, накрывается с головой, вроде страуса, типа я тебя не вижу… и-и-иххх…

Мне реально полегчало, все равно с кем будет трахаться Ганс всю оставшуюся жизнь, пусть это будет его бывшая жена, главное что в ее постели не Гришка.

Гриша, Гришенька, Григорий.

Почти счастливая я протискиваюсь мимо Ленкиного полуприкрытого бюста. И чего стоило разводиться? Рыбак рыбака… Совет вам братцы, да любовь!

Сажусь в машину, сжимаю руль, включаю зажигание, вперед, вперед, вперед. Никаких кошек, черных, белых, серых, пестрых, я ничего не боюсь. Я верю, что он не просто так в последний раз пришел ко мне, и недаром Ленка примчалась, опередив его, а ведь она, как Линда Евангелиста, не встанет с постели менее, чем за десять тысяч долларов. А Гришка стОит, ох как стОит… Для того и пришла, чтобы опорочить, оговорить, навести тень на плетень. Ну, ладно, Гришка тоже хорош, пусть и не повелся на ее посулы, да все одно сыграл ей на руку. И как в этих дебрях разобраться?

Я ракетою влетела на территорию гаражного кооператива, взвизгнули тормоза, отскочила дверца, сначала стройные ноги в красных туфельках, легчайшее марлевое платьице, просвечивающее на плечиках и бедрах, не накрашенное, загорелое лицо, слегка встрепанные волосы и я стою перед металлической лестницей ведущей в мою студию, наверх… в небо… На последней ступеньке сидит Григорий, я поднимаюсь к нему, сажусь рядом. Он берет мою ладонь в свои руки и говорит:

— Скоро будет дождь.

Ну прям «Секс, Ложь и Видео», Стивена Содерберга… А он вообще курит?

 

© Нина ДЕМИНА