Ее оценили сразу. Похотливое возбуждение парней передалось Лене, заставив зачем-то кокетничать, хотя она понимала, что играет с огнем…
От Лимана до Синильной на электричке около часа. Когда-то Лена проезжала его на одном дыхании, радостно прилипнув к окну. Маленькое путешествие будоражило кровь, раздвигало горизонты скучного сельского быта, щекотало воображение близостью большой интересной жизни, которая уже переминается от нетерпенья на цыпочках — когда же Ленка повзрослеет, чтоб одарить ее многообразием радостей?! От тех ощущений не осталось теперь и следа. В свои 20 лет Лена успела продегустировать немало райских наслаждений: пожила в большом городе, походила по ресторанам, покрутила романы с мальчиками, испытала сильное чувство и даже побыла в роли Золушки, в которую влюбился принц, правда, совсем ненадолго. И вот теперь, как в сказке о рыбаке и рыбке, вернулась к разбитому корыту, не потому ли, что захотела стать владычицей морскою?
Она протиснулась в вагон, брезгливо оттолкнув локтем толстую тетку с мешком, и мгновенно высмотрела свободное место у окна. Но и тетка оказалась не лыком шита. Она так шарахнула Лену промеж лопаток, что та пролетела по проходу до середины вагона и едва удержалась на каблуках. А когда оглянулась, жирная ведьма уже пристроила свой зад на облюбованной Леной лавке. Стоять в толпе, пропахшей потом, целый час улыбалось мало, и зацепив взглядом трех парней, оккупировавших лавку, девушка смущенно спросила:
— А вы чуть-чуть не подвинетесь?
Ее оценили сразу, в полсекунды, и охотно уплотнились, но не в одну сторону, как ожидала Лена, а высвободили место посередке. Впрочем, капризничать было бы глупо, и она аккуратно втиснулась между разгоряченными молодыми телами. Обмен импульсами произошел мгновенно, и тут же перешел в бессмысленный, но вязкий, истекающий томностью разговор. Парни были недалекие, но здоровые по-мужски не уродливые, полные вызывающей самцовой силы. Их похотливое возбуждение тут же передалось Лене и почему-то взволновало, заставив невольно кокетничать, хоть она и понимала, что играет с огнем. Но почему бы и не поиграть, если на душе так серо и паскудно, а от пожара она застрахована избытком попутчиков, этих измотанных, истерзанных жизнью людей. Тот, что сидел у окна, с золотой фиксой и татуировкой на гладком загорелом плече, пожирал Лену жадным голодным взглядом и уже успел шепнуть ей на ушко: «У-ух, я бы такую всю зацеловал!» А тот, что слева, смахивающий на кавказца, норовил коснуться рукой колена и плотоядно заглядывал в вырез ее желтого сарафанчика. Третий, которому повезло меньше всех, тоже нашел лазейку, он протянул руку вдоль спинки лавки и пальцами тихонько касался Лениных волос, ласково поблескивая глазками.
— Интересно, что было бы, выйди сейчас все пассажиры, — подумала она со смехом. — Растерзали бы сволочи.
И тут же поняла, что отдала бы многое, чтоб здесь очутился Димыч. Жадный сластена Димыч, развернувший ее, как конфетку, вознесший ее до небес, запустивший в ней тайный моторчик, отравивший наркотиком роскоши. Пусть посмотрит, как жаждут ее мужики, от какого сокровища он отказался! Но тот — голубая кровь — сроду не ездил в скотовозках, для него и метро-то — преисподняя. Неужели с тех пор, как Лена хлопнула дверью, застукав его с другой, прошло только две недели? А ей кажется — целая вечность. Должно быть потому, что жизненный темп в провинции, что в болоте — неторопливый, ленивый.
— Девушка, вы, наверное, из Киева? — спросил ее тот, что был с татуировкой.
— Почему вы решили? — польщено улыбнулась Лена.
— Дык сразу видно, — оскалился парень. — Я ведь и сам из-под Киева, да вот здесь дела задержали.
Он самодовольно погладил русалку на плече и сплюнул на пол.
— А мы хоть парни и сельские, но горячие, все могем, — оживленно подпрягся другой, с кавказской внешностью.
Лена скосила глаза и ощутила приступ тошноты: этот кретин вибрировал кончиком языка, как змеиным жалом.
Вот придурки, порнушек насмотрелись. По-хорошему ей бы встать и перейти в другой вагон, но так не хотелось трястись на ногах среди распаренных тел. Она презрительно хмыкнула и гордо вскинула голову, но тут же напоролась на осуждающий взгляд толстой бабы.
— Зараза, если б не ты… — мысленно ругнулась Лена и, прикрыв веки, стала думать о Димыче.
В Киев она приехала поступать, и оказалось, что все ее сельские пятерки — мыльные пузыри. Завалившись на первом же экзамене, Лена решила домой не спешить, а утешиться столичными радостями. Все равно мама дала денег на целый месяц, из общежития пока не гонят, значит, можно посетить самые забойные дискотеки, чтоб было, чем похвастаться подружкам. На дискаре она быстро познакомилась с другими такими же жадными до впечатлений провинциалками, скооперировалась, и была подхвачена веселым водоворотом бездумной разгульной жизни. Впрочем, в отличие от новых подруг, Лена все-таки включила тормоза, она словно чувствовала, что ее целомудрие — это солидный козырь, и еще пригодится в большой игре. И не ошиблась. С Димычем судьба столкнула в ночном клубе, куда подружки завеялись, пользуясь правом бесплатного входа.
Миленькая блондиночка с большой грудью и детским невинным личиком не ускользнула от внимания упакованного мэна, и он тут же послал ей розу в бокале. Да, он умел красиво ухаживать, этот столичный хозяин жизни, умел кружить голову, вызывать доверие и вселять уверенность, что с ним ничего не страшно.
Благодаря ему, Димычу, Лена поселилась в уютной однокомнатной квартирке, стала посещать разные курсы — компьютерные, английского языка, модельного искусства, одеваться в фирменных магазинах. Жизнь повернулась к ней сияющим праздничным ликом, и глупая девушка даже радовалась, что провалилась в дурацкий институт, где вся радость — прозябать в общаге и засорять мозги ненужной ерундой.
Сказка длилась целых два года, и все это время мама не сомневалась, что ее девочка — образцовая студентка. В первые летние «каникулы» Лена заскочила домой на недельку, на вторые ее навестили родители, а через неделю после их отъезда случилось непредвиденное. Потом Лена долго терзала себя сомнениями — а правильно ли она поступила? Надо ли было рыдать, упрекать и выяснять отношения? Не разумней ли было поспешно захлопнуть дверь и сделать вид, что ничего не видела? Может, в отместку самой один раз изменить, но не терять его, не рубить сук.
Слева, прямо над ухом, татуированный сосед зачавкал яблоком, выпрошенным у сидящей напротив бабки. Бабка беззубо улыбалась, гордая тем, что ее урожай похвалили. Внезапно на колени Лене упала яркая карамелька.
— Ой, — деланно вскрикнул «кавказец» и, быстро нагнувшись, схватил конфету губами.
— У-у-у, — взвыл его друг, ухитрявшийся обнимать через спинку. — И я так хочу.
— Нет, ну ты погляди, — громко возмутилась какая-то женщина, — они ее сейчас прямо тут изнасилуют.
— Зачем насиловать? — возразил татуированный, — мы по-хорошему. Ей кайф доставить хотим.
В глубине вагона кто-то одобрительно, по-жеребячьи заржал.
— Да пошел ты, — не вытерпела вдруг Лена и попыталась вскочить, но «кавказец» примирительно придержал ее за руку.
— Сиди, он сам сейчас уйдет.
К удивлению девушки, «киевлянин» встал и послушно вышел в тамбур. Она не видела, сошел он с электрички или нет, но на лавке стало просторней, и Лена с облегчением придвинулась к окну. До родной станции оставалось пятнадцать минут, вот удивятся эти ублюдки, увидев, что такая красотка живет на Синильной. Лене вдруг до слез себя стало жалко. И зачем она вернулась в старую жизнь, в эту ужасную, жалкую, позорную действительность? Зачем встала за прилавок убогого магазинчика, тут же собрав вокруг себя рой местных полутрезвых ловеласов? Правда, недавно у нее появился покровитель — работник милиции из райцентра, некий Александр Петрович, мужик лет сорока, с испитым, нахальным лицом. И она поддалась ему, уступила, интуитивно сообразив, что с ее провокационной внешностью не обойтись без «крыши». Нет, здесь оставаться больше нельзя, иначе отупеешь вконец, погрязнешь в пошлости, потеряешь себя. Лучше вернуться в Киев, пойти на любую работу, позвонить, наконец, Димычу, неужели он не соскучился?
За окном мелькнул знакомый унылый пейзаж — облупленное здание станции с бельмом давно остановившихся часов, матерное слово, нацарапанное на фасаде углем, и грязная степь, превращенная непритязательным народцем в большую мусорную свалку, на краю которой, у самого горизонта, маячили почерневшие от дождей и химических выбросов домики.
— Ну, кавалеры, пока! — вскочила Лена с лавки и, бросив победоносный взгляд на попутчиков, танцующей походкой порхнула к выходу.
На секунду в вагоне повисла пауза, парни и впрямь сидели озадаченно, но потом быстро-быстро о чем-то заговорили. Когда они резко кинулись к выходу, толстая баба, занявшая Ленино место, зачем-то высунула в проход свою короткую, с раздутыми венами ногу, но никто не споткнулся, ругнувшись, парни успели ее перепрыгнуть. Пассажиры прилипли к окнам. Яркий девушкин сарафанчик заходящим солнышком уже мелькал сквозь редкий кустарник, клочками торчащий на лысине пустыря. А парни, (их снова было трое!) неторопливо покуривали на перроне, провожая ее прицельным взглядом.
— Изнасилуют! — тревожно вскрикнула толстая баба. И толкнула локтем сидящего рядом сивушного мужика:
— Сделайте что-нибудь!
— А я при чем? — обиделся тот, скребя щетину грязной пятерней.
— Не боись, они кайф обещали доставить! — хохотнул из угла дядька в кепке, обложенный мешками с капустой.
Остальные равнодушно промолчали. Старая электричка, судорожно трясясь, опять набирала скорость.