— Если ты исчезнешь из моей жизни, — сказал он однажды, — у меня остановится сердце.
Только Господу было ведомо, как Жанна ждала весну. Как томилась по ней каждой жилочкой, трепетала ноздрями, пытаясь уловить запах талого снега, тосковала кожей и легкими по аромату пробуждающейся земли, по теплым прикосновениям ветра, по чуду распускающихся почек. Все чаще, убирая в квартире, она доставала из шкафа любимую сиреневую курточку, представляя, как радостно и легко зашагает в ней по обновленным улицам города, как весело и молодо рассыплются по плечам русые, в тон золотым оттенкам лета, волосы. Но весна все не спешила, а старуха зима, чувствуя близкий конец, злобно стучала посохом, выбивая колючие искры снега и пробиралась ледышками пальцев под шубу.
— С первым днем весны! — трагическим тоном поздравила Жанну дочь, — Минус десять, как тебе нравится?
— Ничего, — утешила та, — день — два, и наша возьмет. Ой, Лелька-Лелька, скоро 8-е марта!
Может, это было и примитивно, но неглупая женщина Жанна любила этот советский праздник, со всеми его пошлыми проявлениями — мятыми веточками мимозы, дешевыми дезиками от коллег и дежурными комплиментами в адрес женщин, звучащими с экрана телевизора. Любила сама пронестись по магазинам, выбирая милую мелочь подружкам, и, соответственно ахнуть, получая такую же взамен. Но главное было не в этом: международный женский день как бы официально открывал ворота весне, предлагая выбраться, наконец, из надоевшего панциря джинсов, свитеров и сапог…
До троллейбусной остановки бежали вместе, тесно слившись, чтоб не упасть, шубками из нутрии и белого козлика.
— Ой, смотри! — восхитилась Жанна, кивнув на афишу, — Патрисия Каас приезжает!
— Кто это? — равнодушно уточнила дочь.
— Парижская звезда, — мечтательно пояснила мать, — такая грациозная, миниатюрная женщина… Шарм неподражаемый! Она так чувственно поет о любви! Когда у меня был роман с Елисеем, мы слушали только ее пластинки.
Тонкости романа с Елисеем, случившимся в маминой жизни 13 лет назад, Лелька знала наизусть. И, ни разу не видя фотографии этого сердцееда, хорошо представляла многократно описываемые мамой печальные воловьи глаза и бельмандонистые губы. Они познакомились в московском аэропорту, когда летать на самолете еще не было роскошью, а самой твердой валютой считался деревянный рубль. Елисей летел в Казахстан, мама на Украину, и две республики будто сговорились о нелетной погоде, чтобы зажечь между ними искру. Сутки в Домодедово, три месяца переписки и телефонных переговоров, потом трое суток в Киеве, и, наконец, судьбоносная поездка в Ригу, из которой маме запомнилось лишь три эпизода: посещение костела, поедание мороженого в неестественно чистом сквере и маленький дебош в ресторане. Где Елисей, перебрав коньяка, попытался отнять у музыканта гитару, чтоб спеть для мамы романс.
— Интересно, где они слушали свою Патрисию? — размышляла Лелька по дороге в институт и пришла к выводу, что в постели.
После пар она решила пробежаться по магазинам в поисках подарков. В ближайшем супермаркете уже все кричало о приближающейся красной дате календаря. Но то, что нравилось Лельке — модные палантины, кожаные портмоне — далеко зашкаливало за сотню, как минимум в два раза превышая ее возможности. В грустных раздумьях она остановилась у прилавка духов, за которым скучала дорого упакованная девушка с кукольным цветом волос. Наметанным глазом вычислив Лелькину неплатежеспособность, она не обращала на зеваку ровно никакого внимания. Но вот красавица встрепенулась и преобразилась — в ее отдел зашел респектабельный мужчина в черном пальто.
— Что за проблемы? — спросил он куколку, чмокая в щечку.
Та капризно сложила губы домиком, обняла его за плечо и что-то интимно зашептала на ушко.
Что именно, Лелька не расслышала, но поняла, что мужчине это не понравилось. Потому что он резко выпрямился и задеревенел спиной.
— А я-то здесь при чем? — спросил он неприязненно. Девушка опять зашептала, после чего супермен достал портмоне и, отсчитав несколько зеленоватых купюр, положил на прилавок.
Но красотка им не обрадовалась, а, что-то вскрикнув, смела подношение на пол. Бумажки разлетелись веером, и одна из них приземлилась прямо под ноги Лельке. Кто кого ударил, она не заметила, потому что в эту минуту, как воспитанная девочка, поднимала купюру, чтобы отдать хозяевам. Но звук пощечины прозвучал отчетливо и звонко, после чего продавщица, рыдая, кинулась в подсобку, а мужчина спокойно развернулся и зашагал к выходу. Леля догнала его только на лестнице и, потянув за рукав, протянула банкноту. Тот оглянулся, окинул ее отсутствующим взглядом с ног до головы и на секунду потеплел лицом.
— А-а, понял, — сказал он, — оставь себе, девочка…
Только сейчас, вблизи, Лелька заметила, что левая щека мужчины полыхает огнем.
Так вот оно, значит, что! Пощечину влепила продавщица! Интересно за что? Он откупился от нее или от будущего ребенка? А впрочем, какая разница, сами как-нибудь разберутся, а ей судьба послала царский подарок — сто баксов, целых сто баксов! Сомнений, куда их потратить, не было. Она сейчас же поедет в кинопалац и купит два билета на Патрисию Каас! То-то обрадуется ее несчастная одинокая мама, всю жизнь довольствовавшаяся веточками мимозы!
И, чувствуя, что еще чуть-чуть, и бремя непосильной радости раздавит ее как мошку, Лелька заскочила в ближайшую телефонную будку и позвонила маме:
— Думай, что послезавтра наденешь! Я еду за билетами на твою француженку!
Вопреки ее ожиданиям, в кассах было пустынно.
— А билеты на Патрисию еще есть? — заглянула Лелька в окошечко.
— От шестисот гривен, — надменно ответила кассирша.
— Как это от шестисот? А дешевле?
— Я же вам русским языком сказала! — возмутилась та.
— Ну пожалуйста, поищите, — чуть не заплакала Лелька. — У меня только сто долларов, я подарок маме сделать хотела!
— Она не найдет, не унижайтесь! — раздался сзади мужской голос. — А вот я вам могу помочь.
На Лельку смотрел потасканный, бомжеватый мужчина лет тридцати пяти.
— С такой-то внешностью… — усомнилась девушка. Но мужчина уже вынул из кармана два заветных голубых билета и тянул за деньгами замызганную ладонь. И, ощущая странное головокружение, как перед падением в пропасть, чувствуя, что внутри все напряглось, сопротивляясь этой сделке, Лелька протянула «благодетелю» заветную бумажку.
…Жанна не шагала по улице, а скользила летящей, танцующей походкой. Вот так же она летала в те далекие и прекрасные дни, когда в ее жизнь вошел Елисей. Что надо, спросите вы, нормальной женщине для счастья? Денег? Признания общества? А вот и нет! От этой приятной приправы она легко и без всякого сожаления откажется в обмен на мужчину своей мечты. Им было так хорошо, так уютно, так сладко вместе, что она просыпалась ночами с залитым счастливыми слезами лицом. Словно теплый летний дождь, пробравшись в спящую душу, пытался вымыть пыльные закоулочки и разбудить к новой жизни заброшенные островки пепелищ. И не надо было ничего — ни новых тряпок, ни походов в ресторан, только губ его, рук и глаз, чтобы чувствовать себя самой прекрасной на свете.
— Если ты исчезнешь из моей жизни, — сказал он однажды, — у меня остановится сердце. Потому что ни пить, ни есть, ни дышать я без тебя не смогу.
Это было в московской гостинице, на восемнадцатом этаже. В большое, распахнутое настежь окно, смотрели яркие звезды. А с экрана телевизора пела о любви женщина-подросток с хрипловатым, гортанным голосом, голосом страсти. Завтра она увидит ее живой, и, растворившись в ее чувственном голосе, опять ощутит на себе горячие поцелуи Елисея.
Лелька лежала на диване и, казалось, спала. Жанна подкралась на цыпочках и накрыла ее легким пледом — маленькая моя, любимая девочка! Кто, как не ты, способен разбудить во мне жизнь?
Дочь зашевелилась и оторвала от подушки распухшее от слез лицо с немой гримасой невыносимого горя.
— Господи! Что случилось? — ахнула Жанна, покрываясь ознобом страшных предчувствий.
— Меня обманули, — выдавила Лелька непослушными губами и горько зарыдала.
Они лежали, обнявшись, на диване, и мечтали.
— Нам домики дают на море, — радовалась Жанна, — я записалась с тобой на июль. Представляешь, как будет здорово? Отключимся от всего земного, только море, песок и мы!
— А как же Патрисия Каас? — всхлипывала Лелька.
— Она никуда не денется!- утешала мама. — Завтра куплю ее диск и будем крутить до дыр!
— Это не то, в концертном зале — эмоции…
— И дома будут эмоции. Откроем шампанское, свечи зажжем, наденем красивые платья… И вместо духоты и столпотворения получим запах весны и атмосферу любви…
— А запах весны откуда? — глянула Лелька в окно, залепленное снегопадом.
— Ой, я и забыла совсем! — радостно всполошилась мама и кинулась к пакету, оставленному в коридоре.
— Сейчас принесет французские духи, — подумала Лелька. — Дали премию, и она разорилась. Или дохлую веточку, которую подарил ей очкарик-коллега.
Но мама вытащила крошечный букетик подснежников.
— Откуда? — умилилась дочь свежей нежности белых бутончиков. — Они же в Красную книгу занесены!
— Тебе сто баксов подарили, а мне подснежники, — загадочно улыбнулась мама. И от этой светлой улыбки с Лелькиной души свалилась тяжелая глыба льда, будто пригретая теплым весенним солнышком.