Под ногами хрустит скорлупа — не любовь и не страсть, а циклопик сексуального выброса, вылупился из очередной скороспелки, так снисходительно выпестованной ею же самой. Сколько было этих романов за год?..
Ася вязнет в мужчинах, как муха в варенье. Глупая муха, польстившаяся на сладкое. Усталость, пустота и раздражение — вот награда за ночь любви, за убитые вечера натужного общения, когда из пыльной мешковины мужской души она тщетно шила изящные наряды отношений. Под ногами хрустит скорлупа, не любовь и не страсть, а циклопик сексуального выброса, вылупился из очередной скороспелки, так снисходительно выпестованной ею же самой. Сколько было этих романов за год? Три? Пять? Десять? Даже считать не хочется, те ночи, как грязное белье, выброшены в кислоту презрения. И только Даня, ее Даниил, сияет чеканным золотом любовно возведенного памятника. Лже-маяк придуманного счастья, обещанной страны любви, блуждающий огонь-замануха… Но прочь эти мысли, прочь!
Вот и «заяц» — последний смазливый мальчик — оказался хлебным мякишем в конфетной обертке. Казалось бы, что за проблема — захлопни страницу, и все! Но она — как муха в варенье: мальчик глуп, зато тело. Беспомощен и раздражающе нищ, но как по-детски нежен и сентиментально привязан…
— Подожди-подожди, — ядовито комментирует практичная мама, невольная свидетельница ее тоскливых метаний. — Раз вокруг тебя одни ничтожества, уходи в монахини!
— Предлагаешь обманывать Бога? — зло огрызается Ася, — У меня другая структура!
— Тогда учись любить с недостатками, — не унимается мама. — Твой отец был ужасным бабником, а я ему все прощала!
Ах, не надо только про отца! Это его темперамент и жажду жизни передали проклятые гены. А вот как ужиться с тобой, дорогая, бесцеремонно лезущей в душу?
Субботний день — как перепутье дорог. Трезвонит жалобно «заяц», соблазняет жалким богатством — новым диском и дешевой бутылкой «Рислинга». Хнычет Руся, пятилетнее чудо, зовет усиленно гулять, и, не найдя понимания, лупит несчастную Барби, срывая беспомощную злость. Та еще штучка растет, о-хо-хо, наплачемся. Потом объявляется Ольга: «Лапонька, уложи мне, пожалуйста, волосы! Я сегодня иду на юбилей!» Везет же кому-то, однако. На юбилей, на праздник… А она проваляется дома, иссушенная собственной желчью.
Ася берет инструмент и вызывает лифт, подруга живет двумя этажами выше. Она старше ее на 16 лет, почти что годится в матери, но их роднит что-то общее — то ли схожая система ценностей, то ли созвучное душевное сиротство, а может, по разным чертежам и проектам их строили из одного материала?
Ольга только из душа, в белом махровом халате. Вальяжная, умиротворенная, наглядный пример женской самодостаточности. Ее квартирка пропахла кофе, как капитанская трубка — гавайским табаком.
— По сигаретке? — игриво предлагает она, как всегда колдуя над джезвой.
— Ты как с луны свалилась, — ворчит Ася. — Когда это я курила?
— Человек меняется, — изрекает подруга. — Уж мне-то можешь поверить. Я сейчас в том «интересном» положении, когда пожинают плоды. Встречаю вчера одноклассницу, бывшую красавицу и сердцеедку, и столбенею — неужто она? Худая, черная, помятая! А ведь по ней сох Алеша Арутин, политик и бизнесмен! Правда, тогда он был тихим, совсем незаметным мальчиком, а ей нравились фартовые авантюристы. Она и жила взахлеб, наотмашь — по курортам ездила, по ресторанам моталась, шмотки дорогие меняла. А мы по жизни семенили, как по гололеду — институт, распределение, замужество, декретный отпуск. И вот итог: мы еще ого-го, если к стенке прислонить, а красавица на сдутый шарик похожа. И покровители ее кончили плохо — один сидит, другого подстрелили, третий в розыске. Так что скрипит красавица диспетчером в такси и ненавидит весь мир. Жизнь ее отпылала, как большой пионерский костер, а до старости еще далеко, желания не умерли, в том числе сексуальные.
— Это она тебе так сказала?
— Да нет, это я по себе сужу.
— А к кому ты идешь на юбилей?
— К Ванде Аркадьевне, помнишь? Я с ней в проектном институте работала. Та, что цыганочку на моем дне рождения отплясывала, ты еще фигуру ее похвалила. Слушай, Аська, а пошли вместе! Поснимаешь юбилей на камеру, Ванда от счастья умрет! Немолодая Ванда триста лет не была нужна Аське, но ей вдруг страшно захотелось сменить обстановку, зарулить в незнакомую улочку, сесть не на свой трамвай.
— А это удобно? — засомневалась она.
— Удобно ль делать сюрпризы? — воскликнула Ольга.
К пяти часам они были в кафе. В зале, украшенном цветами и шарами, толпились респектабельные пары. Юбилярша в вечернем платье царственно принимала подношения.
— Неплохо для такого солидного возраста, — отметила Ася, нацеливая видеокамеру, — фигурка, мордашка, улыбка, пожалуй, не дашь полтинник…
Мероприятие было явно не из ее репертуара, но это не раздражало, не утомляло, а, напротив, успокаивало. В конце концов, и любительнице мартини иногда полезна валерьянка. Застолье превратилось в поочередный спич гостей — Ванду воспевали, как друга, работника, мать, жену и хозяйку. Из бумажного букета банальных песнопений трогательной живой ромашкой выпало лишь поздравление дочери — изящной брюнеточки с малышкой на руках. Она так хорошо, так прочувствованно говорила о детстве, согретом солнцем маминой любви, что Ася даже прослезилась. Это же надо так воспитать ребенка, чтобы не распустить свободой и не задавить принципиальностью, а вырастить умную и милую индивидуальность. Впрочем, когда рядом такой супруг, эстет, остряк и симпатяга, все получается само собой.
— С мужем ей явно повезло, — сказала Аська с грустинкой, когда возвращались домой.
— Ты так думаешь? — усмехнулась Ольга. — Если б ты знала, как терпеливо Ванда строила это счастье!
В ночном городе пахло весной. Ася знала и любила этот удивительный запах, это преддверие счастья, это предчувствие любви. И, полуприкрыв глаза, растворялась в нем кожей, волосами, ресницами. Черт возьми, ну почему только Даня увидел в ней талант любви?! Сильный, мудрый и нежный Даня, яркий и загадочный, как Полярная звезда, при свете которой даже помойка у дома кажется таинственным островом сокровищ. Он тоже был терпеливым садовником, трепетно растящим в ней диковинный сад ощущений.
— Ты меня не слушаешь? — рассердилась Ольга. — Я тебе про Ванду толкую, а ты в облаках витаешь! Не интересно, что ли?
— Интересно, Оленька, прости, — откликнулась Ася, чувствуя, как по щекам заструились горячие слезы. Теперь так было всегда, когда она вспоминала о Дане.
— Так вот, когда Ванда познакомилась с мужем, он был импотентом! От него и жена ушла из-за этого. Что уж подруга с ним делала, только Богу известно, но мужик преобразился — глаза засверкали, сексуальность так и прет, ты обратила внимание, как он на нее смотрит? И это после четверти века рядом!
— Дочка у них красивая, — заметила Ася.
— Красивая, но это тоже заслуга Ванды. Девочка родилась шестимесячной, с какой-то патологией. Так Ванда дом родительский продала, маму к себе забрала, и повезла ребенка на Тибет, представляешь? К какому-то там шаману. И вот я, Асенька, думаю, что никакая судьба или ангел-хранитель не дают нам счастье в вечное пользование. Повезло изначально — попробуй сохранить. Все олигархов ругают, что они старых жен на юных газелей меняют. А старые сами виноваты — расслабились. Тем же, что сумели стать незаменимыми, пустить корни в самую душу, конкуренция не страшна. И наоборот, есть люди не слишком везучие, но они пахали, возделывали…
— Короче, стрекоза и муравей, басня Крылова, — перебила Ася, — Скучной ты Олька становишься. И мораль твоя мне не нравится. Не правильная это мораль. Напоминает школьный учебник литературы, где правды жизни ноль, одни сентенции. Ни религия, ни моральный кодекс не дают нам ключи к успеху. Я даже примеры приводить не хочу, присмотрись к окружающим, сама увидишь. Бывшие мошенники — уважаемые люди, их жены — бывшие проститутки. Невиновных сажают, из бандитов лепят героев. И небеса не разверзнутся, и земля ни под кем не дрогнет.
Простились в лифте, недовольные друг другом. «И перед кем я бисер метала?» — досадовала Ольга. «Климакс не красит, — констатировала Ася. — Штампы выдает за открытия».
Дома разрывался телефон. Хорошо, что Руся у мамы, перепугалась бы насмерть. Ася разулась, пробежала на цыпочках в ванную, умылась, намазалась кремом. Телефон продолжал надрываться. «А вдруг нашелся Данил?»- мелькнула безумная мысль, и сразу защемило, заныло сердце, застучало молоточками в висках. Но звонил, разумеется, «заяц». «Где ты была? Я ревную! Я без тебя не могу! Я торчу под твоим балконом, и уже выкурил две пачки сигарет!» Он явно ждал утешения и одобрения — как же, такая любовь! Жертвенная, трагичная — пять часов бездельничать и страдать, вместо того, чтобы разгрузить вагон и заработать на цветы! Господи, куда подевались мужчины? Ушли на войну и пропали без вести? Исчезли в горах, как Данил? Не вернулись из моря?
В монастырь! Права ее мама, выход один — в монастырь! Или добровольно подвергнуться стерилизации. Бесполым легче, их не терзают смутные желания, не трясет от конфликта мечты и реальности, их энергия заряжается из других источников, легко поддающихся корректировке — умных книг, качественного питания.
— Я ложусь спать!- крикнула Ася в трубку и выдрала из розетки телефон. Сколько можно в конце-концов, паразитировать на ее снисходительности! Она надела ночную рубашку, включила ночник и раскрыла умную книжку. Телефон молчал, но тело стонало — оно просило нежных касаний, шептаний, дыханий, оно просило любви.
А этот заяц совсем неплох, — мелькнула робкая мысль. — Целуется самозабвенно, а когда прижимает к себе… Неужели он послушался и ушел? Так легко отказался от счастья всю ночь сжимать ее в объятьях? Или смирился с мыслью, что можно целовать более сговорчивую девчонку?
Ася выскользнула на балкон и глянула вниз — так и есть, ухажер исчез! Только пустая лавочка поблескивает в тусклых лучах фонаря. С гневно колотящимся сердцем она пронеслась в коридор и прильнула к дверному глазку — «заяц» мирно сидел на ступеньках! Медленно-медленно, как подтаявшее на солнце мороженое, сладкая нежность подкралась к сердцу.
— Ну и дурак, на что он надеется? — сопротивлялась Ася, — вот сейчас я ему покажу, выскажу правду-матку!
Она открыла замок, толкнула двери и …упала в горячие объятья мальчика. Муха, ну просто пьяная муха, тонущая в варенье!