— Что вы за дети! — ворчала Ада. А сын каламбурил: «Адовы дети, мамочка!»
— Ну здравствуй, — сказала она тихо. И радостно засмеялась.
Объятья были такими нежными, поцелуи такими интимными, что в ней застонала счастливо каждая клеточка, запела каждая жилочка.
— Соскучилась, — прошептала она, — всю зиму ждала нашей встречи, а вырвалась лишь на два дня. Она легла на спину и расслабилась, влажные, прохладные, ласковые прикосновения остудили разгоряченное тело, безоговорочно приняв ее всю, от седой макушки до ревматических пальчиков ног. Так было всегда — и десять лет назад, и двадцать, и тридцать. Она и море, их тайный любовный союз…
Эту скромную деревеньку на Азовском побережье Ада облюбовала давно, когда дети еще были маленькими. Она привозила их в пионерский лагерь и неделю жила по соседству, терпеливо ожидая, когда те адаптируются в коллективе, подлизываясь к воспитателям и вожатым и подкармливая своих птенчиков первой черешней. Она всегда была сумасшедшая мать, подстилающая чадам соломку и ставящая их интересы много выше своих. А как же иначе, если Леночка такая болезненная, а Артурчик такой чувствительный и ранимый! Далеко не каждый ребенок уйдет из дома в глухую ночь, чтоб искать пропавшую кошку!
Потом дети выросли, а лагерь закрыли, и Ада наловчилась снимать домик на курьих ножках у самого моря. Привозила с собой кофеварку, терку и миксер, жарила оладьи из кабачков и блинчики с клубникой, делала душистые салаты с зеленью и молодым чесночком и кормила-кормила своих птенчиков, вялых и расслабленных после перегрузок ночных дискотек. Здесь, на забетонированных пятачках грохочущей музыки, теплого пива, жесткого дыма и пахнущих туалетом кустов дети нашли себе новых друзей, и те, рассмотренные при ярком солнце, оказались милыми, неглупыми ребятами. Выбираясь в свободное время на пляж, мать наблюдала, замирая душой, за своими близняшками: вон как вьются мальчишки вокруг ее Леночки, а как выделяется плечами и кудрями Артур! И сладко мечтала — пройдет время, ребятки вырастут и эта чистая трогательная дружба поможет идти им по жизни — будут друг друга поддерживать, помогать в работе и бизнесе, и отдыхать в деревеньке семьями. А семьи, вполне возможно, сложатся здесь же, у моря: вон у Артура девочка появилась, Лиля зовут, мама — бизнесменша из Мариуполя, а Леша-москвич глаз с Леночки не спускает!
Леша был крупным юношей с детским лицом, а все остальное, характеризующее человека, пряталось в кратком, но емком слове «москвич». Да, в скромную деревеньку у моря приезжали не только украинцы, но и жители российской столицы. Не из новых русских, конечно, и слава богу, Ада терпеть не могла распальцованных. Леша отдыхал вместе с мамой, и та, немолодая, грузная женщина, возилась с кастрюлями вроде нее, сумасшедшей.
Однажды они столкнулись нос к носу у забора той дискотеки, где танцевали их дети. И Ада, душа открытая, сделала шаг навстречу — поздоровалась, что-то спросила, но Лешина мама не отозвалась, то ли думала о своем, то ли постеснялась. А может, побоялась провинциальной назойливости, когда, едва познакомившись, прутся нахально в гости и просятся переночевать.
Негласным лидером детской компании был щуплый, с беличьим личиком мальчик с ласковым именем Виталик. Был он вежливым, гибким и вертким, всегда носил неизменную полуулыбку и толстый бумажник, кушал в кафе по-царски и угощал друзей. Папа Виталика был крутой, и мальчик знал себе цену. Ада долго не могла понять, зачем парень, который учится в Лондоне, проводит лето в этом Мухосранске? И, будучи идеалисткой, изобрела красивый ответ — должно быть, мальчик патриот своей родины, он верен своим корням. Когда Виталик приезжал на зимние каникулы, он сразу вызванивал Артура, и тот, мгновенно преобразившись и сияя лицом, мчался к нему в любое время дня и ночи. Радетельница режима, Ада не возражала: в ее понимании это было доказательством истинной дружбы.
В то первое лето, когда они все познакомились, Леша-москвич отмочил неожиданный номер. Вернувшись с мамой в Москву, он стал забрасывать Леночку душераздирающими эсэмэсками, а потом сел в поезд и приехал в Донецк. Чтоб два оставшихся дня до учебы походить с ней за ручку по улицам города. Каково же было тогда его маме, проснувшейся поутру и не обнаружившей сына дома?
И опять наивная Ада усмотрела в этом аванс на будущее — а разве это не поступок влюбленного? Она уже видела дочку замужем за москвичом, умным, интеллигентным мальчиком, и радовалась, что внуки будут жить не на окраине рабочего города, а в культурной столице.
Но все получилось иначе: за зиму Леша забыл про Леночку, и когда они снова столкнулись на пляже, едва кивнул головой. Зато собственный сын безмерно Аду удивил. Он так неистово влюбился в Лилю, что ездил к ней в Мариуполь чаще, чем ходил на лекции, и к весне, когда нормальные студенты стали готовиться к сессии, с треском вылетел из университета. Лиля отреагировала незамедлительно — она честно призналась Артуру, что терпеть не может неудачников, и попросила стереть из памяти ее телефон. Отвергнутый любимой, Артур стремительно, как водный матрас, из которого вырвали пробку, стал погружаться на дно. Днем он спал, храпя, как старый мужик и отравляя комнату перегаром, вечером уходил на всю ночь к таким же, как сам балбесам. И никакие стенания Ады не могли его отрезвить. Надежда мелькнула лишь раз, когда приехал из Лондона Виталик и позвонил, как всегда Артуру. Окрыленный, тот будто ожил — побрился, погладил рубашку и кинулся на встречу с приятелем. Где они были, о чем говорили, Ада не знала, но Виталик больше не звонил, и сын опять залег на диване. И вот теперь, оглушенная этой проблемой, Ада снова вывезла чад на спасительное Азовье: может море, девушки и старые друзья вытянут сына из депрессии, подкормив положительными эмоциями?
Ничего не поменялось в деревеньке за минувшие годы. Тот же дикий пляж, не оборудованный ни зонтиками, ни навесами, те же убогие кафешки с пластмассовыми столиками, намертво заляпанными кетчупом, тот же примитивный базарчик с овощами и товарами повседневного спроса. Не поменялись и отдыхающие.
— А Леша в этом году не приедет, — услышала Ада знакомый голос, когда выметала из углов своей комнатки прижившихся в углах пауков. Оглянулась, а это Артем, парнишка из той дискотечной компании.
— Ой, Артемка, привет! — обрадовалась Ада. — А мы только сегодня приехали, дети на пляж пошли. Так почему не приедет Леша?
— У него мама умерла. Сегодня будет сорок дней.
— Как умерла? — опешила Ада. — Почему?
— У нее проблемы были по-женски, на море ездить нельзя, — как-то нараспев ответил Артем. — А она все Лешу возила, чтоб легкие укреплять, он же часто болел бронхитом.
Ада вспомнила молчаливую женщину, с которой столкнулась однажды у дискотечных кустов, и тоскливо подумала:
— Господи, как страшно-то! Умерла ради ребенка! А ведь мы, пожалуй, ровесницы. Вот и я так уйду, внезапно…
Ада Ивановна, милый отзывчивый человек, ласковый школьный психолог, знала все про слабости людей, но управлять ими не научилась. То ли слов не могла найти убедительных, то ли мешала мягкость характера, гнущегося, как лоза, под напором чужой глупости и самоуверенности, но она все чаще напоминала себе приведение, которое заметить-то дано не многим, а уж услышать — тем более. С людьми она сходилась легко, быстро прикипала сердцем, готовая опекать и поддерживать, и великодушно прощала новой привязанности все — и глуповатость, и жадноватость, и эгоизм и лживость. Ах, адвокат из нее получился бы отменный, особенно на высшем суде! Сам создатель бы рассиропился, услышав, как трогательно она может оправдывать грешников. К Адочкиной уютной мягкости и готовности помочь привыкали быстро, пользовались ею беспардонно, платили недорого — откровенностью, ночными телефонными рыданиями, комплиментами под настроенье — «ты самая-самая лучшая», «чтоб я делала без тебя!» А дальше следовало то, что Ада называла эффектом надоевшей блузки. Ее, как дорогую вещь не выбрасывали, но задвигали подальше в шкаф (на всякий случай или похвастаться знакомым), а почетное место отдавали новым, не качественным, но зато модным знакомствам. Если она обижалась, то ей придумывали оправдания, если показывала характер, то противодействие было в два раза сильнее действия: «а я думала, что ты…» «ну надо же, а прикидывалась милейшим человеком!»
Она давно поняла, а не вычитала в книжках, что плохой быть выгодней, чем хорошей. Во-первых, тебя боятся, а, следовательно, заискивают. Во-вторых, радуются малейшему проявлению доброты или порядочности, сразу прощая прошлые прегрешения, в третьих, гордятся, если попадают в число не обиженных, а обласканных, сразу укрепляясь в чувстве собственной исключительности.
Но «знать» не значит «уметь». И ее отношения с собственными детьми были красноречивым тому подтверждением. Из обласканных, облизанных ангелочков, которыми она так когда-то гордилась, незаметно выросли два эгоистичных, строптивых, хорошо откормленных экземпляра — с беспечностью подростков, запросами аристократов и цинизмом непризнанных гениев… Все попытки Ады разбудить в них чувство ответственности, творческие амбиции, интерес к знаниям, разбивались о бронированную стену лени и скепсиса.
— Мать, отвянь, — как бы в шутку отмахивался Артур, стремительно растолстевший и обрюзгший, ничем не напоминающий уже того худенького, быстроногого мальчика с доброй, ранимой душой, всю ночь искавшего пропавшую кошку.
— Ма, принеси кофейка с шоколадкой!- потягивалась в постели грудастая Леночка, и тут же, прямо на пол, бросала грязную кружку и обертку от шоколада.
— Что вы за дети! — ворчала Ада. А сын каламбурил: «Адовы дети, мамочка!»
— Что будет, что с ними будет, когда я умру? — сокрушалась бедная Ада. — Леночка такая неприспособленная, Артурчик такой безвольный! С голода умрут, грязью зарастут!
…К часу дня она накрыла столик в беседке — жареные кабачки, посыпанные укропцем, рыбка, тушеная с овощами, помидоры, фаршированные сыром, и большая бутылка пива. (Резкого пивка, да за встречу с летом, а там и вздремнуть можно в домике!) И пошла за детьми на пляж. Но сына с дочерью не было. На покрывале валялось лишь Леночкино порео, да рядом стояли мужские шлепанцы.
— Купаются, — решила Ада, и, пользуясь свободной минуткой, тоже шагнула в море.
— Ну здравствуй, — сказала она ему тихо. И радостно засмеялась.
Ада плыла, зацепившись взглядом за горизонт, и думала о смысле своей незадавшейся жизни — о детях. Как растормошить Артура на учебу или работу? Как заставить Леночку двигаться? Ведь счастье у телевизора не вылежишь — надо суетиться, совершенствоваться. Жизнь такая прекрасная, но и жестокая. Естественный отбор — вот тот бог, который распределяет места под солнцем. Нет, толкаться локтями не надо, но и ждать у моря погоды…
А погода, похоже, портилась. Горизонт посерел, солнце спряталось в тучах, пора возвращаться назад. Ада развернулась к берегу и обомлела: желтая ниточка с крохотными человечками осталась так далеко, что у нее оборвалось сердце. И глубина, которую она до сих пор не ощущала, голодной воронкой стала всасывать тело, и толщи воды неподъемными гирями повисли на ногах. Ада очень любила море, умела немного плавать, но никогда не заплывала слишком далеко. Море прибрежное, теплое, легкое воспринималось ею, как друг. Море открытое, холодное, тугое — как опасный, безжалостный враг. Чугунный страх сковал ее члены, сбил дыхание, сдавил виски. Ада беспомощно оглянулась по сторонам, ища поддержки, может где-нибудь рядом лодка или надувной матрас? Но вокруг была только вода, тяжелая, как жидкий свинец. И, еще не признаваясь себе, но понимая краешком сознания, что часы ее сочтены, что ей ни за что не преодолеть это бесконечное серое плато до берега, Ада легла на спину и раскинула руки. Отдохнуть! Главное отдохнуть! И спокойно подумать о детях. Как хорошо, что она успела приготовить обед (рыбку, как любит Артур, помидорчики с сыром, как нравится Леночке), и деньги не спрятала — лежат в сумочке, и ключ от домика — на их покрывале…