Она скакала вокруг меня, и норовила боднуть сползшими за уши мягкими рожками.
— Кто это? — задыхаясь после пляски, спросила я шутника Василича.
— Северный олень, — серьезно ответил он, под бурные и несмолкающие аплодисменты.
А что, нечему тут удивляться — грудастый дед Мороз, беременная Снегурочка, биробиджанский заяц и пьяный олень…
Погодка выдалась не новогодняя, летящий мокрый снег скоропостижно таял на черном асфальте, маленькие кучки грязной субстанции у тротуаров совсем не напоминали еще недавние пушистые сугробы. Я стояла у подъезда общаги и уже не надеялась на чудо.
— О, Снегурочка!
Я бросила сердитый взгляд на сорванцов и показала язык. Наверное, этого делать не стоило, пацаны заулюлюкали, засвистели, и все, кто находился в пределах видимости, с интересом воззрились на меня. Я, действительно, Снегурочка — нарумяненная, разряженная в расшитый камзол девица, с привязанной к кокошнику искусственной косой.
Не первый Новый год, я и мой приятель Лешка Жучков, подрабатывали сказочными персонажами, Лешка приобретал артистический опыт, а я, таким образом, собирала деньги для оплаты семестра. Номер у нас получался всегда — детям нравился молодой веселый дедушка и его отвязная внучка, у нас даже были постоянные клиенты, правда, только благодаря Лешкиным связям в театральном училище. И вот на тебе, в этом году отработав несколько урожайных дней, Лешка заявил, что тридцать первого декабря уезжает со спектаклем в Питер. У него ответственная роль, почти главная, и отменить поездку он не может.
— Даже и не мечтай!
А как же я?! До необходимой суммы, увы, не хватает, причем прилично не хватает! Счастливый дебютант и будущий лауреат «Чайки» клятвенно пообещал раздобыть себе дублера. Я согласилась на замену, ученик театрального училища вполне способен отыграть дедушку, это тебе не Гамлет, но выяснилось, что тридцать первого декабря найти свободного студента непросто. Даже невозможно. Я была в отчаянье. Сбитый с толку, Лешка начал искать нестандартные пути решения проблемы, в результате чего я стояла напротив студенческого общежития и ждала, когда Лешка выведет новоявленного Деда Мороза.
— А вот и Снегурка! — объявил Лешка и приветственно замахал рукой.
За ним семенящей походкой двигался странный субъект. Он был одет в, до боли знакомый мне, костюм Лешки, но расшитая елками и отороченная мехом шуба болталась на нем, как тряпье на огородном пугале. Лицо субъекта было цвета растопленного шоколада, с чужеродно смотрящимися белыми бровями и бородой, а голову венчала шапка Деда Мороза натянутая на чалму.
— Мама… — вытаращив глаза, промолвила я.
— Радж, — сказал он в ответ, и у меня упало сердце.
Я отволокла Жучкова в сторону.
— Ты что ж это делаешь? — тихо завопила я.
— Прости, Насть, больше нет никого — все разъехались, каникулы все ж…
— А этот, прости господи, чего ж не уехал?!
— Да он из глухой деревни, да и денег у него нет. Так что у вас обоюдный интерес.
— Из деревни, значит… Маугли…
— Да ты не беспокойся так, Павел Игнатьич как обычно развезет по адресам, сначала возьмешь основную часть на себя, а к третьему адресочку, глядишь, Маугли уже и подтянется.
— Да он по-русски хоть понимает?
— Понимает.
— А говорит?
— Ну… лучше пусть помолчит пока.
— Спасибо тебе, Лешенька, большое, — я поклонилась Жучкову в пояс, да так яростно, что моя коса плюхнулась в лужу.
Лешка подхватил купленную в магазинчике РТО косу, и проворно стал прикреплять к кокошнику, больно царапая мою шею заколкой. Так и стояла я — со слезами на глазах, с обидой в сердце, и с грязной косой.
— Ну, Настенька, не надо… Мне бежать пора, а то на поезд опоздаю. Радж за тобой присмотрит, да, Радж?
— Мама, — индус сложил ладошки у груди и поклонился.
— Лешка, это пипец… — простонала я.
Жучков наскоро поцеловал меня в щеку, и уже на бегу крикнул:
— Еще спасибо мне скажешь!
Вот так и остались мы вдвоем. На углу корпусов общежития просигналил Павел Игнатьич — пора.
— Пошли, ээ… Капур, — скомандовала я.
— Да, Мама, — покорно отозвался бедняга, напуганный моим предводительским видом.
— Слышь, ты это, кончай меня мамой называть, внучка я тебе, — нашла в себе силы пошутить.
Павел Игнатьич аж хрюкнул, когда увидел нашу парочку, не могла сдержать улыбки и я, шофер наблюдал в зеркало, как я помогала Раджу забраться в салон, шапка мешала, да и полы шубейки распахивались. Мама родная, да он никак в сатиновых портках, которые и брючками не назовешь! Хорошо хоть Лешка обрядил его в валенки, а то ковылял бы Маугли по сугробам в сандаликах. Хотя, какие нынче сугробы, но до чего же уморительно смотрится индус, еле волочащий валенки по асфальту. Павел Игнатьич хохоча стащил с себя шапку, и упал на руль, когда мы с Раджем подходили к дому, где проживала наша первая жертва.
— Проходите, — бодро начала интеллигентного вида старушка, но, увидев несчастное лицо диковинного персонажа, неуверенно продолжила, — …гости дорогие…
Пришлось придать Раджу ускорение весьма популярным способом — пинком — руки у меня были заняты мешком с подарками. Несла я его закинув за спину, в самом деле, не могла же я позволить заморскому гостю валяться с мешком на мокром асфальте, ведь дотащить его он точно не смог бы! Вот и сейчас колено мое промахнулось мимо индийской задницы-невидимки, и лишь всколыхнуло складки Лешкиной шубы. Нечаянный стриптиз и тончайшие подштанники Раджа, привели обомлевшую от нашего явления бабушку в полный ступор.
— Где дитё? — грозно спросила я, надеясь таким образом вернуть бабулю из обморока.
Старушка мелко затрясла сухонькой рукой в направлении гостиной. Теперь я подталкивала упирающегося Раджа в спину, пока в поле нашего зрения не появилась наряженная елка и двенадцатилетний оболтус, игравший в какую-то шумную стрелялку. Он нехотя оторвал глаза от монитора и раздраженно бросил нам:
— Ладно, только давайте быстрей, и учтите, стихов я вам читать не буду.
Я даже обрадовалась такому повороту, вышла вперед, Радж полностью скрылся за моей спиной. Широко разведя руки, и надев на лицо самую дурацкую улыбку, я начала громко скандировать:
— Мы пришли издалека к вам на праздничную елку!
— Короче, — досадливо скривился тостуемый.
— Короче, так короче, — согласилась я:
Пусть на елках в целом мире
Заблестят огни!
Скажем дружно, три — четыре:
«Елочка, гори!»
Юный Сталкер теперь уже с интересом смотрел на нас, вернее на Раджа — индус не мог остаться в стороне, и решил принять посильное участие в шабаше. Нелепо размахивая руками, он кружил вокруг меня настолько быстро, насколько ему позволяли валенки.
— Слышь, ты это, кончай вокруг меня бегать, не елка я, — предупредительно прошипела я, улыбаясь клиенту.
— И где родоки таких фриков нарыли? — восхитился компьютерный гений.
— А новый год встречать, друзья
Без песни нам никак нельзя,
Про елку мы сейчас споем,
И вокруг нее пойдем, — рубанула я, дабы оправдать бесполезное мельтешение красной шубы.
— Мне бы что-нибудь из «Виа Гры», — быстро сориентировался наглый хакер.
Как говорил мой ненадежный друг Лешка Жучков — заплачено. Я набрала побольше воздуха в легкие и завыла первое, что пришло мне в голову:
— Я хотела быть ведомой тобой,
Чем выше любовь, тем ниже поцелуиии…
«Виа Гра» не была моей любимой группой, но очень нравилась Павлу Игнатьичу, за что большое ему человеческое спасибо. Очень вовремя я закончила, потому как очнувшаяся бабушка во время исполнения Раджем танца спутника Земли, успела дойти до гостиной, но ее вновь оставили силы, лишь она услышала новогоднюю песнь Снегурочки. Радж учтиво помог ей сесть в кресло, и обмахивал огромной красной варежкой.
— Песни пели вы, плясали,
И загадки отгадали,
Но подарки из мешка
Не разобраны пока.
Ждут подарки — не дождутся
Новогоднего стишка! — бодро рапортовала я, отрабатывая нелегкий снегурочкин хлеб. — Так, по заявкам зрителей стишки пропускаем, и, наконец, подарки!
Зрители были не в восторге. Я покопалась в мешке, и достала большую коробку с навороченной клавиатурой и беспроводной мышью.
— Отвал башки! — обрадовался малец, и тотчас же забыв про нас, стал разрывать блестящую упаковку.
— Ну как? — спросил Павел Игнатьич, открыв дверцу «Волги».
— Звезда на Аллее Славы, не меньше, — вздохнула я, запихивая в салон потомка сикхов. Радж улыбался, по видимому сам процесс ему понравился, но, несмотря на тихую радость на смуглом лице и сомнительный успех нашего первого выступления, будущее виделось мне печальным. Где вероятность, что нам снова так повезет? Помолиться что ли пластиковому деду Морозу, привязанному к капоту нашего автомобиля? Ну, Жучков, артист! Пусть только вернется из гастролей, уж я ему скажу спасибо за этого танцора диско! Разулыбался тут…
Присмотрелась я к нему, а его мелко так потрясывает… Мерзнет, блин. И не улыбка это вовсе, вон, как его перекосило — дитя джунглей, одним словом.
— Павел Игнатьич, жми, — приказала я, и понятливый водитель дал по газам.
До подъезда мы бежали бегом, то есть я с мешком на спине и скоренько переставляющий валенки Радж. Соображает, бродяга, что надо быстрей добраться до жилья. Звонок по домофону, и вот мы в темном, узком коридоре — санки, коляска, мешки с картошкой, открытая в квартиру дверь, и веселый старичок, которого тут же отправили на кухню, откуда пахло выпечкой, до того вкусно, что Радж прислонился в коридоре к стеночке и замер закрыв глаза. То ли от холода отходит, то ли в голодном обмороке пребывает. И как это я не догадалась купить ему Сникерс? Жучков тоже хорош, мог бы предупредить, что дублер последний раз ел чечевицу на Пасху! Бывает ли у индусов Пасха, задумалась я, но тут же вспомнила — кто не работает, тот не ест.
— Слышь, ты это, кончай отдыхать, пироги надо еще заработать, — приободрила я собрата по несчастью.
— Мама… — всхлипнул Радж, оторвался от стеночки и покорно поплелся за мной.
Ребятёнка мы напугали, и чтобы клиент не ревел, пришлось Раджу оторвать бороду и кустистые Морозовы брови. Без дедушкиных атрибутов индус в расписной шубе смотрелся совсем смешно — гладкое лицо, по-девчоночьи пухлые губы, и воловьи глаза. Малыш присмирел, сидя на худых коленках Раджа, он пытался дотянуться до чалмы, торчащей из под шапки, на что владелец экзотического головного убора, в чем-то тихо убеждал его на хинди.
— Хинди руси пхай-пхай, — заявил отпущенный из заточения, и уже принявший соточку местный житель дед Ваня, и пригласил нас к столу. С Жучковым мы всегда отказывались от возлияний, особенно в канун Нового года, но сейчас это было весьма кстати. Мы выпили за наступающий праздник, закусили холодцом и огурчиком. Развеселившийся дед вспомнил популярную песенку из кинофильма «Бродяга» и пропел на известный мотив:
Вот алеет восток
Магазин недалек
Мы пойдем в магазин
На троих сообразим
Как ни странно Радж мелодию узнал, и второй куплет я уже слушала в двуязыковом исполнении:
У меня в кармане рубль
У тебя в кармане рубль
Нам еще бы троячок
Получился б коньячок
— Авара ху, авара ху, йа керпиш мэ ху асман… — тоненьким голоском подпевал мой, выпивший рюмашку, подопечный, в то время когда я набивала карманы его шубы горячими еще пирожками. Двух зайцев убивала — и тепло, и запасец есть, который, как известно, карман не тянет.
— Кажись подморозило… — пробормотал Павел Игнатьич, скрипя заледеневшими «дворниками» по стеклу.
— Только этого нам и не хватало, — поддакнула я, глядя на неунимавшегося индуса изображавшего из себя Митхуна Чакроборти. Растащило его конкретно — грея ляжки пирогами, сиротинушка задался целью познакомить нас с большею частью Болливудского репертуара. Павлу Игнатьичу нравилось, а я его и не слышала, не до того мне было. Следующим номером у нас корпоративка — а это вам не детки — тащить меньшего брата в образе Деда Мороза было равно самоубийству. Решение пришло неожиданно.
— Слышь, ты это, кончай горланить, не Евровидение.
Радж притих.
— Умничка. А теперь, раздевайся, — велела я.
— Мама?
— Нет, штаны снимать не надо.
Я начала стаскивать свои сапожки, затем расстегивать камзол, Радж остолбенело смотрел на мои манипуляции. Оставшись в теплых колготках и свитерке, усмехнувшись, бросила ему:
— Чего ждем, китайского нового года?
Тут вмешался Павел Игнатьич, притормаживая, он повернулся к нам, и спросил:
— Ты чего задумала Настасья?
— Теперь Радж будет Снегуркой, — ответила я.
— С ума сошла? Он и дедом толком быть не может, а ты — Снегуркой!
— Тут большого ума не надо, стой и улыбайся. Чего сидишь как засватанный, — подогнала я ничего не понимающего индуса, — давай, раздевайся.
Без шубки, в марлевке и чалме, Радж был похож на йога, очнувшегося после летаргического сна.
— Сушеный Геракл, — покачал головой Павел Игнатьич.
— Мда… Мировые стандарты — Кейт Мосс отдыхает, — согласилась я.
Радж недоуменно смотрел на нас с Павлом Игнатьичем, и хлопал длинными, черными ресницами. Я достала косметичку, и шустро взобралась на колени индуса, железною хваткой сдавив его своими бедрами.
— Сиди, не ерзай, сейчас очень важный момент, — предупредила я, серьезно глядя в непроницаемо-черные глаза, и пушистые реснички опустились, не выдержав моего взгляда.
Я достала пудру и прошлась спонжем по смуглой коже. Еще, и еще. Контурная кисточка подчеркнула миндалевидный разрез глаз, теперь чуть-чуть румян и нежный блеск для губ. В довершение процедуры я напялила на его чалму кокошник и прикрепила косу. Коса держалась крепко. Помогла надеть камзол, и, довольная переменами в подопечном, велела:
— Меняемся — гони валенки, одевай мои казачки.
Казачки пришлись ему впору, а я-то боялась, что вся затея может полететь к черту из-за Снегурочки в пудовых валенках. Валеночки были не столь тяжелы, сколь велики, и норовили свалиться при ходьбе, что затрудняло передвижение и со стороны казалось, что они неподъемны.
— Твое дело — мило улыбаться, — инструктировала я чудо-Снегурочку, — не щериться, любимый, а улыбаться, вот так, — продемонстрировала я отличную работу стоматолога. Радж честно пытался воспроизвести увиденное, а я смотрела на его старания, и выковыривала полупридавленные пирожки из Лешкиной шубы. Эх, Лешка, Лешка, как тебе плацкартные радости? Полка жесткая, соседи шумные? Знал бы ты…
— А что, очень даже ничего… — оценил Павел Игнатьич, — можно сказать свежо и неизбито.
— Ну, пожелай нам ни пуха, — попросила я.
— Ни пуха, ни пера, — Павел Игнатьич наскоро перекрестил нас, не скрывая глумливой улыбки.
— К черту! — рявкнула я, перебросив косу на совершенно плоскую снегуркину грудь. Какое упущение…
Нет, ну действительно, и коса не лежит, а болтается как неизвестно что… Неприлично даже. Что делать? Свое белье не дам, это, извините, предмет личный, практически как зубная щетка. Вот вы дадите первому встречному свою зубную щетку? То-то. Надо искать другое решение, как говорит Лешка Жучков, нестандартное, да и кокошник теперь не мешает новые идеи генерить.
— Павел Игнатьич, тебе все равно в автомобиле сидеть, одолжи шарфик, — попросила я.
— С тебя, Настасья, процент за прокат сценического костюма, — пошутил водитель.
— Договорились, только давай быстрей, Бэмби мерзнет!
Шарфик был из исландской шерсти, толстой вязки, и, завязанный узлом на Раджевой спине, создал нечто наподобие горба. Ну и куда с такой Снегуркой-Квазимодой? Еще одна попытка — я обмотала шарф вокруг худенького тела, подоткнула кончики под подмышками, всунула за шарф остывшие пирожки, по паре на грудь, и застегнула камзол. Красотища — Аршварья Рей, не иначе!
Праздник в офисе начался задолго до нашего прихода. На фуршетных столах стояли разоренные блюда с остатками закусок и мандариновых шкурок, на качелях болталась полупустая пятилитровая бутыль «Вани Пешехода», а подвыпившие бизнесмены громко и нестройно пели караоке. Наше появление вызвало онемение среди хористов, лишь продолжала звучать жалостливая «Без меня тебе любимый мой…». Я поправила сползающую на глаза шапку и баском бросила в удивленную толпу:
— А вот и дедушка Мороз, я подарки вам принес!
Коллективчик попался спетый — все дружно посмотрели на солидного дяденьку с вонючей сигарой — «шеф» мелькнуло у меня в мозгу. Он критически оглядел нашу парочку, усмехнулся, и снисходительно разрешил продолжать:
— Ну-ну.
Разрешение я поняла буквально:
— Приглашаю всех гостей, дорогих моих друзей — возьми за руку подругу, и мы отпразднуем…
— Хануку, — хихикая, ляпнул толстячок с розовенькими заячьими ушками на блестящей лысине.
Видит бог, я стерпела, уж больно хотелось все скорее закончить, и, как ни в чем ни бывало, продолжила:
— Обошли мы вокруг света, много видели мы стран, но милей, роднее нету, чем…
— Биробиджан.
Со всех сторон послышался сдавленное, прыскающее хихиканье, отдельные граждане складывались пополам в неудержимом приступе смеха, и представление грозило превратиться в фарс.
— Слышь, ты это… — не сдержалась я, ибо нервы были на пределе.
— Опять Василич про свой Задрочинск, — перебил мою чувственную тираду бухгалтерского вида мужчина, ему не хватало лишь нарукавников и деревянных бежево-черных счет. — Ну что за мания, как праздник, так лекция о географических преимуществах хабаровского края!
— Виктор Васильевич, не мешайте артистам работать, — счел нужным вступить «шеф». — В другой раз в города поиграем.
Я подбоченилась, подмигнула испуганной небольшой неувязкой Снегурке, повела насмерть приклеенными бровями и пробубнила в бороду:
— Встанем все в хоровод, встретим пляской Новый год!
«Шеф» еле слышно щелкнул пальцами, и зазвучала развеселая Сердючка. Почему именно разухабистую проводницу Верку любят наши бизнесмены, и не только они, всегда для меня было загадкой. Разгадывать сей ребус я не стала, а крепко хрястнула о пол мешком, приглашая всех танцевать. Сначала коллектив ответил робким коленцем, затем па становились все смелее, кто-то подхватил Снегурочку и закружил ее в безудержном танце. Когда же прозвучали заключительные аккорды, все присутствующие с изумлением увидели, как Снегурочкина грудь вдруг начала катастрофически падать — оползень остановился на талии индуса, существенно увеличив ее на манер легкой беременности.
— Мама… — только и смог вымолвить он, глядя на меня глазами испуганной лани.
— Господа, да это же трансвестит! — всплеснул руками «бухгалтер».
— Свистит он, то есть врет, ээ… в смысле ошибается… — заторопилась я, выгораживая своего напарника. — Никакой это не трансвестит.
— А кто ж по-вашему?
— Мальчик, наряженный девочкой.
— Подозрительно черномазый мальчик, скажу я вам… — влез вездесущий Василич. — А вдруг это террористы?
— Артисты-террористы? Ну, ты даешь! — круг заинтересованный лиц увеличивался.
— Безопасность превыше всего, мое мнение — надо их обыскать.
— Чур, это сделаю я! — бросив трио хохотавших дам, к нам подскочил местный красавчик.
— Только под музыку, Олежек, — посыпались советы коллег. — А гусар-девица, похоже, не против! Шампанского Снегурочке!
— Лучше водки, — с видом эксперта произнес Олежек.
Со всех сторон к нам протягивали бокалы и рюмки, фужеры и стопки, и я уже думала, что не миновать нам алкогольного отравления. Но «шеф», скучающе смотревший на набирающую обороты вакханалию, велел:
— Хватит, оставим их в покое, пусть работают, — видно надоела ему эта кутерьма.
Я обрадовалась избавлению, и тихонько толкнула Раджа:
— Слышь, ты это, улыбайся, — велела я ему, и начала отвлекательный маневр. — Дед Мороз устал стоять, хочет «русскую» сплясать!
Вместо надоевшей Сердючки я с удовольствием бы потопталась под «Валенки», на чем свет проклиная дедовскую обувь. Коллектив азартно хлопал в ладоши, глядя на мои мучения, пока ко мне не присоединилась пьяная девица в ядовито-зеленом платье. Она скакала вокруг меня, и норовила боднуть сползшими за уши мягкими рожками.
— Кто это? — задыхаясь после пляски, спросила я шутника Василича.
— Северный олень, — серьезно ответил он, под бурные и несмолкающие аплодисменты.
А что, нечему тут удивляться — грудастый дед Мороз, беременная Снегурочка, биробиджанский заяц и пьяный олень — прям-таки кунсткамера, сборище уродов.
— Дед Мороз старик веселый, любит шутки и приколы! — объявила я конкурс частушек.
Коллектив рванул в бой. От желающих спеть частушку в микрофон не было отбоя. Мы с Раджем отстреливались от нападавших подарками из мешка, но всему приходит конец, и на заглохшей амбразуре распласталась лишь зеленая тушка северного оленя:
— Мимо нашего окна пронесли покойника,
У покойника стоял выше подоконника, — проревело бедное животное напоследок. На увещевания «шефа» зеленый человечек ответила просто и незатейливо:
— Как скажете, так и ляжем.
«Шеф» немного смутился. Вот чего бы не хотелось, так быть свидетелем внутрикорпоративных отношений. Потерявший чувство меры «олень» плотоядно посматривала то на шефа, то на его сигару, да так красноречиво, что мне стало казаться, что я нахожусь в овальном кабинете Белого дома славного города Вашингтон.
Пора сворачиваться, да и до Нового года осталось пара часов:
— Я люблю того, кто весел,
Я ведь Дедушка Мороз
Если кто-то нос повесил,
Пусть поднимет выше нос!
Это была феерия! Куда там царевне-лягушке, она взмахнула рукой и появились озера с лебедями — у нас все было круче — Радж закружился, топнул казачком, и стали из-под камзола выпадать пироги, с частотою коровьих лепешек.
— Креативно! — ахнули бизнесмены.
Нас долго не хотели отпускать, напоили все-таки шампанским, а на вопрос, кого благодарить за такой необычный подарок к Новому году, я ответила честно: Лешку Жучкова.
За время нашего отсутствия Павел Игнатьич хорошенько протопил салон, и ожидал нас с нетерпением, каждому хочется попасть домой до того, как пробьют куранты.
— Ошеломительный успех, Павел Игнатьич, — доложила я.
— Ну и слава Богу, Настасья, я уж боялся, что обидят вас там… — пробормотал он, включая зажигание.
— Нас обидишь, да, Радж? — индус с надеждой посмотрел на своих мучителей, и я подбодрила его. — Вот тебе и хождение за три моря! Не боись, дальше будет легче.
Павел Игнатьич набрал скорость, и мы неслись по широкому проспекту, украшенному праздничной иллюминацией и нарядными елками. Сказочно запахло мандаринами и хвоей.
— Завтра в три, Настасья? — спросил водитель.
— Снег…
— Что?
Я, как зачарованная смотрела на крупные новогодние снежинки, медленно падающие на землю.
— Смотри, смотри Радж… Снег пошел…
— Мама, — мечтательно произнес, ставший мне родным, индус, хлопая длинными ресницами.
— Счастливого Нового года, мужики.