…Он долго пыжился и старался что-то сказать. Нина, смахнув слезу сострадания, даже нагнулась над ним, и вдруг услышала шипящее, как плевок на сковородке, слово — сссу-кааа.
Нина никогда не сомневалась, что счастье ее настигнет, в какой бы точке земли она ни находилась. Просто опустится на плечо бесшумно и неожиданно невесомой стрекозой с изумрудными крыльями, и, легко оторвав от земли, унесет в страну светлого чуда. А пока надо жить, как живется — искать свое предназначение на земле, преумножать добро, сеять разумное, доброе, вечное. И она с ясным взором и чистым сердцем не искала легких дорог: пробовала учительствовать в глухой деревне, задумав собственной лампочкой Ильича — прекрасными строками Пушкина, Блока и Есенина — осветить забубенные души колхозников. Потом приняла предложение районо и переехала директором новой школы в райцентр, организовав там попутно народный театр. Как ей тогда завидовали: соплячке всего двадцать пять, а она всей школой командует! Одно утешало злопыхателей — личная жизнь у «карьеристки» отсутствовала напрочь, суля так и засушить ее нераскрытым бутоном. Но однажды в город нагрянула делегация из области во главе с кандидатом математических наук Днепропетровского университета — вручать грамоты победителям областной олимпиады. Кандидат, приятный мужчина в очках, увидел молодую директрису и …влюбился. Причем настолько глубоко и серьезно, что собственную свадьбу, которая была уже на мази, решительно и бесповоротно отменил.
Андрей Васильевич Петраков Нине тоже понравился. Он был остроумен до язвительности, и эрудирован до гениальности. Даже она, литературовед, не могла похвастаться таким знанием русского декаданса и учений известных философов, как этот сухарь — прагматик. В те времена умели встречаться без постели, а в слово любовь вкладывали понятия больше романтические, чем чувственные, хотя и дыхание при поцелуях сбивалось, и под коленками млело, и рассудок туманился. Все честь по чести было и у Нины: весной кандидат сделал ей предложение, летом сыграли свадьбу, а осенью она уже работала завучем в симпатичной днепропетровской школе. Вот только с жилплощадью оказались проблемы. Петраков жил в доме барачного типа, к тому же под контролем сварливой матери. Под знаменем капризной тещи у них прошел и медовый месяц, и первый год жизни (когда врожденный Нинин оптимизм еще работал, как противоядие), и декретный отпуск с первым ребенком (когда нервы уже начали сдавать). А когда сына устроили в ясли, и Нина вышла на работу, из невидимых душевных катакомб выползла еще одна змея — изнурительная, унизительная ревность Андрея.
Их первый настоящий скандал врезался в память уродливым шрамом. Они вернулись от друзей, уложили сонного, вялого Вадика и пошли пить на кухню чай.
— Почитай Маяковского, — попросила расслабленно Нина и ласково боднула мужа в плечо. Он улыбнулся, поправил очки и вдруг произнес:
— А ты сучка.
— Что?! — изумилась Нина, не веря своим ушам.
— Танцуя с Глинским, ты чуть из трусов не выпрыгивала, — все с той же психопатической улыбкой продолжил муж.
— У тебя проблемы с головой, — ответила Нина. — Ты меня оскорбляешь.
Но Андрея эта реплика не отрезвила.
— У тебя имя такое — сука, — повысил он голос, и Нина впервые в жизни испугалась, что он может ее ударить. Испуг сделал свое дело, она заплакала, и тогда муж словно очнулся. Он стоял на коленях, целовал ей ноги и тоже плакал. А потом они сладко и остро мирились, все списав на импортные виски, которые помутили Андрею рассудок. В ту ночь она, должно быть, и забеременела вторым, вначале низвергнутая, а потом возвышенная до небес. Рыпнулась сделать аборт, но ее напугали «особенностями организма», и Нина решила рожать, хотя в глубине души больным зубом ныло нехорошее предчувствие — а все ли в порядке с Андреем? Стасик родился нервным, крикливым и слабеньким.
И, глядя на его синие круги под глазами, на страдальческую мимику бледного личика, Нина невольно вспоминала кухонное помешательство мужа, о котором не решилась рассказать ни маме, ни лучшей подруге. Прошел год, второй, третий, и Стасик стал оживать. А в четыре он так заблистал талантами, что родители рискнули отдать его в первый класс. Вернулась в школу и Нина, переполненная идеями и творческим энтузиазмом. Учебный год пролетел незаметно. Несмотря на усталость и непоседливость мальчиков, на бесконечные домашние хлопоты и мелкие козни свекрови, она ощущала себя счастливой. На выпускном вечере ее драмкружок решил блеснуть отрывком из «Евгения Онегина». Все шло на высшем актерском уровне, когда медалист Аркаша, утонченный интеллигентный мальчик, игравший Онегина, вдруг стал нести отсебятину. Он повернулся к Нине Ивановне, сидящей в первом ряду, упал на одно колено и прочитал посвященные ей стихи, смысл которых сводился к следующему — вы наш друг, духовный учитель и …женский идеал. Лучше вас никого нет на свете. Стишки были слабые, но прочтены так взволнованно, что коллеги потом до утра донимали Нину подколками. Дружескими насмешками инцидент не ограничился. Какой-то доброжелатель позвонил Петраковым домой и рассказал о влюбленном мальчике Андрею.
На этот раз приступ ревности был похож на припадок бешенства. Андрей обзывал жену самыми последними ругательствами, требуя рассказать, как и когда она занималась сексом с невиным подростком. Потом хватался за сердце, за охотничье ружье, грозя застрелить обоих, кромсал ножиком костюмы и платья Нины, перебил всю посуду в доме.
Дети, запертые в соседней комнате у бабушки, плакали и колотились в двери. Измученная, истерзанная Нина, чтобы остановить этот кошмар, была вынуждена резануть ножом по венам, и только вид фонтанирующей крови отрезвил ревнивца. И снова были рыданья и ползанья, но Нина уже не жалела мужа, а, тайно ненавидя и презирая, оттягивала время, играя в перемирие. Утром же, когда супруг, безупречно выбритым и наглаженным, отправился на работу, собрала уцелевшие вещи, вызвала такси и, усадив туда детей, отвезла их к маме в райцентр. Но уволиться и уехать из Днепропетровска ей не позволили. Более того, узнав о проблемах в семье новоиспеченной матери-одиночки, Нине Ивановне выделили квартиру в районе новостроек — симпатичную, трехкомнатную малогабаритку.
Жизнь в разводе потекла спокойно, но трудно. Сыновья преуспевали в учебе, встречались по графику с отцом, который опять присмирел и ходил побитой собакой, помогали Нине по дому. Дети радовали, работа ладилась, но для полного счастья этого было мало. Романтичной душе хотелось любви, а рассудок, пытаясь ее урезонить, лишь горько усмехался: да кому ты теперь нужна? Год тянулся за годом, мальчики росли, а Нина, мысленно обрезав крылья своей стрекозе, все реже вспоминала, что она — женщина. Однажды вечером в ее квартиру позвонили. На пороге стоял молодой элегантный мужчина с шикарным букетом.
— Вы ошиблись, наверное, — растерялась она. Но мужчина тихим, но выразительным голосом, стал читать то самое смешное детское признание, которое сломало ей жизнь. Это был «Евгений Онегин», закончивший мединститут и аспирантуру.
— А ведь я и правда был в вас влюблен, — признался медалист Аркаша, потягивая чай на кухне учительницы. Но Нина Ивановна строго нахмурилась:
— Давайте не будем об этом, что было, то прошло.
— Не прошло! — заволновался вдруг Аркаша, пытаясь взять учительницу за руку. — Что вас смущает, скажите? Разница в возрасте? Сплетни?
— А вам не приходило в голову, что я вас просто не люблю? — снисходительно улыбнулась Нина. Она сделала это вовремя, глупая душа, истосковавшись в одиночестве, уже приготовилась ответить юноше взаимностью.
Ей было уже сорок семь, когда счастье опять постучалось в окошко. Очередной посланец Амура был вдовцом, офицером в отставке и пришел в ее школу преподавать военное дело. Неприступную Нину Ивановну он брал по всем правилам военного искусства: вначале незаметно окружил (вниманием и заботой), потом забросал снарядами (подарками и цветами). И дело чуть было не сладилось, тем более, что этому усиленно способствовала сама директриса, но майор имел неосторожность неуклюже пошутить, что безумно ревнив, и этим подписал себе приговор. Чего-чего, а ревности Нина Ивановна успела наесться до тошноты.
Старший Вадик уже женился, а младший Стасик после учебы в Киеве так и остался в столице. Спасаясь от одиночества, Нина Ивановна до позднего вечера засиживалась в школе. Однажды после работы забежав в магазин за колбасой, она столкнулась с бывшим супругом. Андрей так обрадовался, что уронил пакет с яйцами, и Нина, смягчившись сердцем, согласилась поговорить. Оказалось, что он живет в этом же районе, успешно занялся политикой, и его выбрали депутатом облсовета.
— Так что если понадобится, решим любую проблему, — пообещал он.
— Моей единственной проблемой был ты, и она давно решена, — сухо ответила Нина.
И всеже один-единственный раз она обратилась к Андрею. Когда заболела директриса, и ей потребовалось дорогостоящее лечение. Бывший супруг не подвел, но спасти директрису не удалось.
— Увы, — сказал Нине врач — местная знаменитость. — Мы боролись, как могли.
Тогда оба не могли предположить, что через несколько лет в эту же палату попадет с инсультом Андрей, и педантичный врач разыщет в своем блокноте телефон Нины Ивановны…
Примчавшись в больницу на такси и зайдя в палату, Нина сразу поняла, что от талантливого математика ничего не осталось. Все, что было внутри, разбилось и бесповоротно испортилось. Так случается с телевизором, который уронили на пол: коробка цела, но внутри громыхают осколки. Но, несмотря на бессмысленный взгляд и текущие слюнки, Андрей бесспорно узнал жену и безумно обрадовался. Это было видно по тому, как задергались пальцы правой, не до конца парализованной руки, как сложилась в кривую дудочку правая половина рта. Он долго пыжился и старался что-то сказать. Нина, смахнув слезу сострадания, даже нагнулась над ним, и вдруг услышала шипящее, как плевок на сковородке, слово — сссу-кааа.
— Зачем вы меня позвали? — кричала она на доктора, — я давно ему не жена. Я одна, без его участия, воспитала двух сыновей, которые знать его не хотят. Потому, что он скверный, злой человек, он мне всю жизнь испоганил.
— Да бросьте вы, — озлился вдруг доктор. — Он вас любил безумно. Только зашоренная училка могла этого не почувствовать. Подумаешь, слово не то сказал, он просто забыл другие!
Они бы, наверное, подрались, если бы в ординаторскую не влетела медсестра, и врач не сказал ей бесстрастным голосом робота:
— Готовьте его в интернат, жена отказалась ухаживать.
— Бедный Андрей Петрович, — ахнула девушка, — такой души человек! Никогда никому не отказывал, стольким людям помог! А теперь сгниет в интернате.
— Как вам не стыдно! — всхлипнула Нина. — Заберу я его, заберу, с машиной хотя бы поможете?
…Вот уже лет пять, как она вышла на пенсию и живет на два дома. Рано утром бежит к Андрею, поменять пеленки, покормить, посадить на горшок. Он радуется, как дитя, и когда с делами покончено, просит жестами и звуками подать ему альбом с карандашами. Потея и постанывая, он рисует какие-то «сюры», словно спешит сказать миру, в котором уже не хозяин, что-то безумно важное. А когда устает, и Нина укладывает его в постель, то ловит губами ее руку и благодарно шепчет то немногое, что сумел восстановить пораженный болезнью мозг: «лублу» и «прости».
Поздно вечером, уложив своего большого ребенка спать и поставив рядом с ним телефон, на котором достаточно сбросить трубку, чтобы тревожно затренькал ее аппарат, убредает домой. Там, на островке своей свободы и независимости, она читает классику и полюбившихся современников или перебирает старые фотографии и письма. И тогда ей кажется, что стрекоза с изумрудными крыльями опять щекочет плечо, а человек в очках, запечатленный на бесстрастной бумаге физически и душевно, такой умный, тонкий и обаятельный, действительно любил ее нежно и трепетно. Может быть слишком сильно и слишком трепетно, так, что перегруженная чувствами душа порой выходила из строя при сильных перепадах напряжения…?