…Пару за парой перебирала любовно собранную коллекцию счастливых союзов, и признавалась, что не могла бы занять место ни одной из состоявшихся в браке женщин.
Белое платье Альбины, прильнувшей к Андрею, мелькнуло между деревьев легким парусом, и в номер гостиницы донесся обрывок украденной ветром фразы: «Я буду любить тебя вечно!». Наталья проследила за Саниным взглядом и с обличительной усмешкой спросила: «завидуешь?»
— Да так… — пожала она плечами. Было слышно, как плещет море, желтые гроздья диковинного дерева, имя которого Саня так и не выяснила у заносчивой польки-администраторши, испускали в ночной, влажный воздух призывный аромат любви и неги.
— Никогда не пытайся понять чужого семейного счастья, — строго — назидательно сказала Наталья, — не удивляйся неравенству пары. Откуда ты знаешь, что сделала эта «простушка» для своего супермена, чем заслужила его любовь и признание? Может, она его с иглы сняла, может, уберегла от алкоголизма или возродила из пепла. Чужая семья — потемки.
— А Альбина? Что сделала она для своего Андрюши? Почему он, 27-летний красавец, поэт, музыкант, пошел под венец со старухой?
— Да этот красавец мизинца Альбины не стоит, — возмутилась Наталья, отбросив маникюрные ножницы. — Она — талантище, понимаешь? Известный московский литературовед, доктор искусствоведческих наук. А этот мальчик — штамповка, ремесленник, вырезающий ножичком слоников. Один слоник — уродец, другой похож на мышь, и только третий милашка. Рифмы его песенок отследила? Розы — слезы, руки-брюки, очи-ночи.
В элитном десанте московской богемы, высадившемся в старинном городе Гданьске на традиционные литературные чтения, Наталья была представлена, как редактор популярного австрийского журнала для женщин. Но журнал оказался компьютерным самиздатом, состоящим из манерных исканий самой издательницы. Что, однако, нисколько не смущало устроительницу чтений Альбину, питающую к Наталье подчеркнутое уважение. А вот Саню, начинающего автора с Дальнего Востока, эта стареющая блондинка просто не замечала.
Столичная группа, вселяющая в скромную дальневосточницу трепет почтения, состояла из популярных писателей и художников, а так же нескольких бизнесменов, грешащих графоманством. Этот странный, не совсем приличный симбиоз, основанный на конкретном материальном интересе одних и непомерных амбициях других, был единственным изъяном в безупречной ауре творческой делегации. Тем паче, что и маститые прозаики, и молодые поэты относились к бездарям с деньгами не снисходительно, а подчеркнуто дружелюбно, если не сказать любовно. Вот уж поистине, любви все возрасты покорны, если предмет ее — деньги.
На второй день после напряженного семинара на террасе гостиницы устроили читки. В список авторов, приглашенных к прослушиванию, надменная Альбина любезно включила и Саню. Это событие отозвалось в ней сложными, неоднозначными эмоциями. С одной стороны она печенкой заподозрила подвох, с другой — испытала сладкий прилив адреналина, знакомый любому артисту, впервые выходящему на сцену.
— Наверное, вот так же, под звездный свет и ласковый шепот прибоя, читали друг другу шедевры члены литературных кружков ХIХ века, — с благоговением думала она, глядя на одухотворенные, неземные лица московских поэтов и счастливо ощущая свою причастность к этому изысканному, почти божественному сонму людей.
Первым страничку прозаиков открыл спонсор Миша — долговязый тип с толстой цепью на шее. Пафосно подрагивая жесткими усами, он прочел крайне бездарную и тупую сказку для взрослых, тем не менее, вызвавшую одобрительные хлопки писателей и поощрительную улыбку Альбины. Потом пригласили Саню. Не чуя от волнения ног, она выбралась к импровизированной сцене и не своим, слишком высоким голосом, стала читать свой любимый рассказ о старенькой, полуслепой учительнице, с девичьей пылкостью влюбившейся в молодого квартиранта. Перелистнув последнюю страничку, Саня услышала одинокий возглас «здорово», вслед за которым повисла вязкая гнетущая тишина. И в этой смертельной, гибельной безмолвности она, громко стуча каблучками, вышла с террасы, не зная, радоваться теперь или плакать.
О том, что это был не успех, а провал, она поняла через полчаса. Громкий, излишне надрывный голос Альбины разносил ее в соседнем номере в пух и прах. И дура, и бездарь, и махровая провинциалка. «Но почему так резко? — спросила она позже Наталью. — Неужели сказка того придурка с цепью лучше?»
— Спонсоры — это святое, — примирительно ответила австрийка, — А рассказик твой совсем неплох. Только сюжетик скользкий. Думаю, что чувствительная Альбина усмотрела в нем намек — она ведь старше Андрея на 20 лет!
Ночью пошли купаться. Грязное, холодное Балтийское море при свете Луны показалось Сане плохо застывшим холодцом. «Я не хочу», — поежилась она, глядя, как лихо Наташа стягивает с себя остатки одежды. Рядом на холодном песке уже зябко подпрыгивали два бородатых писателя в костюмах Адама. «Никогда мне не стать богемой» — грустно констатировала Саня, смутившись зрелища сметанно белых мужских задов. Троица, повизгивая, поныряла и поплавала в холодце, и, наскоро обтершись полотенцами, разлила по пластмассовым стаканчикам привезенную из Москвы чекушку. Саня пить отказалась. Зачем? Она же не замерзла… После недавно пережитого шельмования, она ощущала вялость и апатию. Не садись в чужие сани — гласит народная мудрость, а она села. На фига ей эта элита и царственная оценка ее скромного творчества? В писатели Саня не рвется, у нее редкая и уважаемая профессия — реставратор, а бумагомарание — всего лишь хобби. Получится издать еще одну книжку — хорошо, нет — не велика потеря. Зачем пытаться нанизывать слова на прутики предложений, когда в этом давно и виртуозно преуспели тысячи божьих избранников?
— А как ты попала в Вену? — спросила она Наталью, когда, вернувшись в номер, они заварили кофе и нырнули под одеяла.
— С мужем, — сладко потянулась соседка, — он у меня дирижер, его пригласили в Венский оперный театр.
— Ты его любишь? — не удержалась Саня.
— Очень! — глаза Натальи затуманились. — Хотя в последнее время я научилась смотреть на Мишу трезво. А первые пять лет просто с ума сходила от любви и восторга. Хотелось его нюхать, облизывать, обцеловывать. Мне ведь было 18, а ему 36, я его из семьи увела. Тридцать лет назад, представляешь?
— И ни разу не пожалела?
— Ни разу.
— А мне такого не встретилось, — пожаловалась Саня. — Такого, чтоб хотелось нюхать и лизать.
— Э-э, матушка, — покачала Наталья головой, — не каждой бабе это дано. Может дело не в мужиках? Покопайся в себе, голуба.
Полночи Саня сидела на террасе, слушая романсы сверчков. Наталья, конечно, права, код счастья заложен в самом человеке, и нечего пенять на судьбу. С одной стороны можно жаловаться, что та прятала от нее лакомые кусочки, с другой заподозрить, что кусочки сами прятались от Сани, понимая, что она их все равно не оценит и не станет ни нюхать, ни облизывать. Человек ведь — штучка многогранная, какой гранью захочет, той и повернется. Могла бы она, Саня, быть на месте Натальи? Никогда. Начнем с того, что ей медведь на ухо наступил, какому дирижеру безухая понравится? Да и в Вену ехать с человеком рассеянным, не от мира сего, она бы остереглась. А могла ли Саня быть на месте Альбины? Тоже нет! Влюбиться в сладенького Андрюшу, может быть, и влюбилась бы, (зеленые глаза, как волшебные фонарики, так и зовут на грех!) но …мимолетно. Вот и выходит, что ни о какой душевной гармонии и женской удовлетворенности и речи бы быть не могло.
Пару за парой перебирала Саня любовно собранную коллекцию счастливых семейных союзов, и с изумлением признавалась себе, что не могла бы занять место ни одной из состоявшихся в браке женщин. В одном случае не догоняла в чисто бытовых талантах. В другом — в сексуальных, в третьем — уступала в снисходительности и терпимости. Чего же тогда мне надо? — задала она себе вопрос. И память послушно выдала на гора обкатанный годами одиночества лучезарный образ — тонкий, умный, благородный, с Чеховской бородкой и ленинским прищуром мужчина лет 35, с немелким, натренированным телом. Но, как изрек какой-то мудрец, наши недостатки — продолжение наших достоинств. Где гарантии, что за Чеховской бородкой не прячется подбородок скаредного кощея бессмертного, а за ленинским прищуром — маниакальная приверженность бредовой идее? И что в нагрузку к красавцу-принцу тебе не подсунут алкоголика, игрока или импотента.
Утром, проигнорировав семинарские занятия (если она полная бездарь, то никакие лекции не спасут), Саня рванула в центр города. О волшебная притягательность чужой незнакомой страны! Как легко ступалось ноге по асфальту старинного города, как вкусно дышалось, как сладко пилось холодное горькое пиво на открытой площадке летнего кафе! А рыба! Какую изумительную, душистую рыбу золотого цвета подавали на плоских тарелочках кофейного цвета! Не спеша, ублажая плоть, Саня сонно копалась в себе. Она трижды делала заход на личное счастье, и каждый раз терпела катастрофу. С первым чуть не сошла с ума, нащупав вялотекущую шизофрению, со вторым прокисла от скуки, с третьим устала от изнеможения, пытаясь вдолбить элементарные истины, научить которым забыла мама. А может, первый потому и гонял вольтов, второй засыпал на ходу, а третий делал глупость за глупостью, что на это их провоцировала Саня?
Сегодня за завтраком она услышала сплетню, как познакомилась Альбина со своим Андрюшей. Мальчик работал при монастыре, а она привезла туда делегацию французских художников. Умная, интеллигентная, одухотворенная женщина, пусть и тронутая осенними заморозками, потрясла воображение ищущего творческого самовыражения мальчика и тот написал ей песню. Какие там были рифмы, Сане не ведомо, но Альбину они пронзили. И вот теперь, пронзенная, она не видит ни его примитивности, ни игриво стреляющих вправо-влево глазок.
— Пани нужна компания? — раздалось откуда-то сбоку. Она повернула голову и увидела мужчину лет сорока, с благородной чеховской бородкой и хитрым ленинским прищуром. Ну и ну, вот так подарок! И пока Саня лихорадочно думала, что ответить, незнакомец нахально уселся рядом. «Россия»? — спросил он, склонив набок голову. «Угу» — кивнула Саня. «Свободна»? — кивнул он на слабый след от снятой обручалки. «Ммм» — неловко промычала она. «Любовь?» — с милой улыбкой пошутил нежданный ухажер.
— Встать и уйти или продолжить знакомство? — лихорадочно пронеслось в мозгу. — Да — нет? Нет — да? — вечный выбор женщины. А ноги, словно тяжелые стебли лилии, тянули ее на дно, ощущая, как уже понеслось по жилам веселое, неуправляемое, авантюрное предощущение…