Желание мстить — не ее вина. Отпадет само, когда заживет душевная рана…
Дом затих, как обычно, к двенадцати. Из комнаты брата тонкими всхлипами доносилась музыка, а за дверью родителей поскрипывала кровать. Сколько раз мать говорила отцу, чтоб принял какие-то меры, в конце-концов, выбросил кровать к чертовой матери и купил новую, бесшумную. Но он в ответ, как попугай: «это же раритет!». Дашке нравится, что у нее молодые родители, что мать носит короткую юбку, курит и шепотом матерится с подругами. Что на отца засматриваются девчонки, а он и правда хорош в своей черной рубашечке, под воротом которой блестит не просто золотой жгут, а изящная нить особого плетения. Скрип кровати в родительской комнате убаюкивает Дашкины нервы, он документально свидетельствует, что жизнь и молодость продолжаются очень долго, а значит, хватит времени на все — и на месть, которой надо напиться — насытиться, и на тихое зализывание ран, и на пускание новых невинных побегов, которым чужие разбитые сердца послужат лучшим удобрением.
Дашка отложила в сторону учебник французского и достала из-под матраса заветную тетрадь. Это уже второй том ее будущей книги. Смешно, но тетрадь в наивных прозрачных розочках ей подарил на Новый год Денис. Еще рассказывал, как носился по магазинам в распаренной предпраздничной суете, выискивая что-нибудь особенное, и, споткнувшись, чуть не оставил подошву в какой-то рытвине, до краев наполненной снежной жижей. Она потом часто представляла эту картину и мысленно умирала со смеха: ее долговязый почитатель в черном пальто до щиколоток открывает носом дверь элитного магазина, а на ноге — ботинок, просящий каши. Интересно, если б она его любила, ей тоже бы стало смешно? Или как у подруги Ленки проснулся бы материнский инстинкт, когда любой поступок парня вызывает одно из двух — восторг или умиление?
Дашка открыла тетрадь на нужной странице и прочитала последний абзац:
«Ты любишь меня? — спросил он с придыханием. Я с интересом посмотрела ему в глаза. Они были близко-близко, ведь я сидела у него на коленях, и напомнили мне глаза той рыжей дворняги, которую я подкармливала на даче, а потом она бежала, задыхаясь, за машиной, надеясь, что я одумаюсь и возьму ее с собой. А отец мне мудро сказал, что лучше вообще не делать добро, чтоб не давать надежду. Ведь ты не солнце, обогревать вселенную. Так вот, у Дени были глаза, как у приблудной псины — с одной стороны счастливые и благодарные, с другой — страдальческие, словно он знал, какая мука ждет его впереди, и уже заранее болел ее болью.
— Конечно люблю, — соврала я.
Сгруппировавшимся мышцам легче перенести удар. А когда бьешь в расслабленную мякоть, можно умереть от болевого шока. Мои жертвы должны умирать. А иначе где взять перегной для новых моих побегов?
Дальше писать расхотелось. Но Даша умела брать себя в руки и целеустремленно двигаться к поставленной цели. Она должна написать эту книгу с таким интригующим и современным названием «Не сучка!», а потом сценарий для кино. И миллион девчонок будут сметать ее с прилавков и спрашивать взахлеб друг у друга — а ты смотрела последнюю серию «Не сучки?». И толпиться завистливо у экрана, когда Дашу, как самого молодого и талантливого писателя, пригласят на передачу: ой, какая она красивая, стройная и совсем-совсем еще девочка!
Улыбнувшись этим мыслям тонкой змеиной улыбкой, на которую чудом были способны ее невинно пухлые губки, Даша снова взялась за перо:
«Дени встал на колени и стал с нежностью целовать мои ноги. Вначале пальчики, умиляясь их детскости, потом косточки на щиколотках, потом подобрался к коленкам. Я чувствовала, как он дрожал, и умирала от смеха. Большое животное, истекая слюной, подбиралось к птичке-колибри, надеясь ею насытиться. Предвкушая, как музыкально хрустнут на клыках ее нежные косточки. И, конечно же, не догадываясь, что хруст будет оглушающим, ведь это захрустят его собственные зубы.»
Увлекшись, Даша не услышала в коридоре шагов и вздрогнула, когда дверь приоткрылась.
— Солнышко, ты не спишь? — спросила мама. Она стояла в пеньюаре, расслабленная и раскрасневшаяся, черные волосы живописно рассыпались по розовому, и Дашу уколола внезапная неприязнь: вот кто живет у Христа за пазухой! Родилась и выросла в оранжерее, которую создал папа, секретарь обкома, и, повзрослев, благополучно перешагнула в другую теплицу — сына директора металлургического завода. Ни ошибок, ни разочарований, ни подлости, ни предательства.
— Все хорошо, мамуль, — ангельски улыбнулась Даша, — это конспект. Но я уже буду баиньки.
— Господи, как же я тебя люблю! — не удержалась мать, прижав Дашкину голову к своей груди. Она была чуть влажная и слишком мягкая, так что Дашке стало слегка неприятно.
— Корова старая, — обругала она мать про себя, — грудь, как кисель, а все туда же!
И, словно испугавшись, что мать услышит ее мысли, вслух прошептала другое: и я люблю тебя, мамочка!
Когда, на каком этапе жизни в ней проснулось это второе «я»? Холодное и опасное, как змея, готовое обвить и задушить без всякого сожаления? После того, как самый красивый мальчик в школе пригласил ее на дискотеку, вознеся на Олимп в глазах окружающих? Или когда они остались вдвоем, и Даша поняла, что отныне все в жизни утратило смысл — и учеба, и отношения с мамой, и блестящая карьера дипломата, о которой она еще недавно так страстно мечтала? Нет, пожалуй, второе «Я» вылупилось в ней в тот момент, когда очутившись в объятьях Ростика на том самом скрипучем родительском «раритете» она с изумлением обнаружила, что совершенно себя не знает. Ростик был красивым, искушенным и опытным, но не он, соблазнитель, а она, маленькая невинная жертва, вцепилась в него ненасытной пиявкой, и в порыве неизведанной страсти чуть не высосала из парня всю жизнь.
— Ну и ну, — сказал он, нагло закуривая в святая святых их квартиры, — у тебя не темперамент, а действующий вулкан. У меня таких баб еще не было.
Вихрь новой взрослой жизни захватил Дашку с потрохами. Внешне она оставалась все тем же нежным созданием, так умилявшим безмозглых учителей и вообще всех взрослых, а внутри расцветала махровым цветом алчная, ненасытная женщина-вамп.
Мама не заметила перемен в жизни Даши и по-прежнему с ней сюсюкала, вызывая приступы раздражения. А впрочем, черт с ней, с мамой, пусть живет в своем убогом измерении. Даша влюбилась, и отныне ее волновало мнение только одного человека на свете. Ростик был умен, язвителен и загадочен, лишь изредка, и то не надолго, он обнажался перед Дашей душевно, и эта его закрытость привязывала еще сильнее.
— Зря ты веришь ему безоглядно, — убеждала подруга-профура, опытная, видавшая виды Ленка, — пацаны говорят, что он бабник и подлец.
А Даша в ответ лишь ухмылялась: ей нравилась мысль, что Ростик плох для других, а с ней он добрый, благородный, удивительный. Они встречались полтора года, используя любую минуту для близости, пока Ростик не поступил в институт, а Даша не перешла в одиннадцатый класс. Свободного времени стало меньше, теперь их разделяли не только среда и расстояние, но разность жизненных ритмов. Однажды Даше показалось, что она забеременела, и она так испугалась, что лишилась сна и аппетита. В тот день она сама настояла на встрече и, не в силах спрятать в голосе слезы, огорошила друга новостью. Но Ростик не испугался, не посуровел лицом, он посадил ее на колени, обнял, как ребенка, и вылечил двумя словами «давай поженимся!» Какая разница, сказал он, годом раньше или годом позже, если мне без тебя не жить?
Целую неделю она летала на крыльях, смакуя план подпольной женитьбы. Они оденутся с любимым в джинсуху, распишутся в загсе и рванут на мотоцикле в деревню, чтоб первую брачную ночь провести на сеновале. Вот экзотика, так экзотика! Шампанское через выдернутую из стога соломинку! Ласки при свете звезд, подглядывающих в прорехи крыши. А потом будто в штольне вырубили свет. Мир превратился в сырую, жуткую пещеру, где можно идти наощупь, только не знаешь, куда. Ростик бросил ее грубо и вульгарно — он просто не явился на свидание. Наступив на горло гордости, набравшись отчаянной решимости, она стала звонить ему домой, но к трубке никто не подходил. Пока однажды раздраженный голос его мамаши не потребовал оставить их семью в покое. В тот же вечер Даша примчалась к его дому, одарила двух подростков горстью мелочи и попросила собрать информацию о парне с восьмого этажа.
Через день она знала все — и что изменщик курит траву, и что бросил институт, и что у него каждый день новая телка…
А школьная жизнь лучезарно текла по искусственному, далекому от реальной жизни сценарию. На классном часе проводились диспуты по давно устаревшим, совковым темам: «Что правильней — брак по расчету или принцип «с милым рай и в шалаше?»
«Что такое друг? Второе «Я» или пустой звук?» И она за пятерки штамповала банальности своим детски непорочным голоском. Избавиться от беременности ей помогла все та же верная Ленка. Слава богу, что предки на эти дни умотали с друзьями на дачу. Прошло два месяца, физическая боль забылась, душевная притупилась, и Дашка незаметно для себя опять переоделась из костюма взрослой женщины в платьице девочки-подростка. Забылись жаркие руки Ростика, его гипнотические глаза и парализующие волю поцелуи, и сладкая судорога удовольствия, которой он сумел ее обучить. Ей снова стало не все равно, кто придет на школьную дискотеку, куда поступать, и купит ли мама ей новые джинсы.
Он ворвался в ее обновленную жизнь, как хулиган — в захлопнувшиеся двери трамвая. И, повиснув рядом на поручнях, несколькими словами разрушил построенную по кирпичику спасительную крепость.
— Я думал, что смогу без тебя, но ошибся. Ты — мой крест, моя любовь, мой пожизненный приговор, ну иди же ко мне, любимая…
В этот раз она была осторожней. Заставила купить презервативы и встречу замаскировала так, что ни родители, ни подруги, ничего не заподозрили. Может, именно тогда она и раздвоилась, вылупившись из раздавленной любви вторым «я» со змеиной потребностью жалить? По крайней мере, именно тогда, пережив второе предательство, она дала себе слово никого никогда не любить.
Даша взглянула на часы и ужаснулась: «уже час ночи! Что за старческая склонность к самокопанию, причем, накануне сессии!» Она сладко потянулась и дернула бра за шелковый хвостик. Дерни за веревочку, дверь и откроется…. Дверь в сновидения отворилась бесшумно, впустив из сиреневой дымки шального от любви Дениса. И в ту же секунду пропиликал мобильник, прислав из яви в сонную гавань письмо от безнадежно влюбленного: «целую пальчики, глаза и волосы. Спи, моя нежность, сладко!» «Бай-бай» — ответила она заплетающимся голосом и провалилась в мягкую вату забытья.
Природа одарила Дениса высоким ростом, могучей статью, красивым лицом победителя. Она справедливо надеялась, что его робкая, неуверенная душа однажды увидит себя в зеркало и радостно удивится: «Ого, да я же, оказывается, лев, а не заяц!» И Деник расправит несправедливо ссутуленные плечи, ускорит шаг и по-богатырски легко возьмет на своем пути самые высокие вершины. Но то ли у Дениса были проблемы со зрением, то ли зеркала в его королевстве попадались только кривые, но рожденный львом по-прежнему кутался в трещавшую по швам заячью шкурку, удивляя и настораживая встречных девушек.
Простодушная мама Дениса, не чаявшая в сыночке души, ума не могла приложить — почему его тощие, низкорослые друзья пользуются у девчонок спросом, а в ее красавчика никто не влюбляется. Пока ситуацию не разъяснила племяшка.
— Понимаете, тетя Лида, — сказала она беспечно, — брата губит неуверенность. Девчонкам нравится натиск, напор, а Денис — не рыба ни мясо.
Нетрудно представить, какую радость испытала мать, узнав, что у сына, наконец, появилась девочка.
С Дашей сын познакомился на студенческой вечеринке. В последний день сессии собрались, как водится, в кафе, все по парам, кроме Дениса. Шум, хохот, приколы разные, и вдруг в середине веселья за стол подсела кукольно хорошенькая девочка.
Денис и сам не мог понять, что с ним тогда приключилось. Какая-то теплая волна накатила на сердце, заячья шкурка треснула и соскользнула с плеч, и он облегченно расправил свою богатырскую стать. В тот вечер не только у Даши загорелись в глазах огоньки, ахнули все девчонки. Денис был так остроумен, так ироничен и красноречив, так дерзко требователен к нерасторопным официантам, что друзья без боя уступили ему пальму лидерства и лишь восхищенно аплодировали. Они поцеловались в первый же вечер, и Деник мысленно возблагодарил классную давалку Ирку, которая научила его этой премудрости на выпускном балу. А потом жизнь пошла в другом измерении.
Невинное создание оказалось настолько искушено в амурных делах, что после первой же близости он понял: такой другой в мире нет, и теперь он Дашкин раб до скончания века. Примерно месяц он был на вершине счастья, пока в родную, понятную до самых душевных глубин малышку (сколько раз, обливаясь невидимыми слезами, они самозабвенно занимались душевным стриптизом!) не вселялся злобный, коварный дьявол. Покалывая незнакомым, игольчатым взглядом, она холодно заявляла, что устала, и никого не хочет видеть. И тогда их роман замирал томительной паузой.
Терзаемый ревностью и горьким предчувствием невосполнимой потери, он не мог оставаться дома, не мог сидеть на лекциях и успокаивался лишь тем, что бродил за Дашкой бесшумной тенью или дежурил под окнами ее комнаты.
Разумеется, это сразу сказалось на учебе. Быстро скатившись в мутный осадок лодырей, тупиц и разгильдяев, Денис заботился лишь об одном, чтоб ситуацию не пронюхала мама. Отчасти из сочувствия к ней, но больше из меркантильных соображений. Радуясь, что к сыну пришла, наконец, любовь, мать не только обновила его гардероб, но и стала давать в два раза больше карманных, понимая, что положение жениха обязывает хоть изредка водить невесту в кафе. К счастью, избалованная прежними успехами сына и убаюканная ложной безоблачностью его отношений с Дашенькой, мать пребывала в счастливом неведенье истинного положения вещей.
Полосы Дашкиной отчужденности длились недолго — день, два, изредка неделю, и лютый мороз сменялся ласковым солнышком, ненадежным, как оттепель в январе. Новый год они встретили вдвоем, и Денис, по натуре тусовочник, был даже слегка раздражен, когда под утро к ним завалили друзья.
Гром ударил раньше, чем он рассчитывал. Его вызвали в деканат и дали копию приказа об отчислении. Дашка, услышав новость, посмотрела на него, как на чумного.
— Чего ты молчишь? — добивался он, — Пойду работать, через год восстановлюсь, это все ерунда, временные трудности, лишь бы ты была рядом!
А она молчала, глядя то ли отстранено, то ли презрительно:
В тот день он впервые напился. Явившись домой за полночь, долго не мог расшнуровать ботинки, потом стоял на карачках перед унитазом.
— Тебе плохо, сынок? — жалобно скреблась в дверь туалета мать, — Может чайка с лимоном?
А когда бледный, на дрожащих ногах, он вернулся в комнату, кинулась с участливым допросом:
— Что с тобой, с Дашей поссорился?
— Из института поперли, — ответил он равнодушно, не заметив ни маминой бледности, ни сдавленных всхлипов.
Дашкин телефон не отвечал три недели. По-прежнему дежуря возле ее дома, Денис видел, что возлюбленная усердно корпит над учебниками, а потом она позвонила, как ни в чем ни бывало:
— Сдала на одни пятерки, я так по тебе соскучилась!
Пользуясь тем, что Дашкины предки с братом улетели греться на Кипр, он купил вино, цветы и конфеты и отправился к ней. И снова все было как раньше, в первые месяцы встреч — страсть до слез, до потери пульса и блаженная растворенность друг в друге. Скользя глазами по модерновому дизайну квартиры, Денис впервые спросил:
— А тебя не смущает, что я из простых? Что мать — обычная продавщица?
— Нет, не смущает, — ответила Дашка. — Мне же замуж за тебя не идти.
— Вот как? — не поверил Денис своим ушам, — ты же говорила, что любишь, выходит, все не всерьез?
Дашкины глаза, еще недавно такие родные и горячие, съежились в знакомые колючие кристаллики.
— Я думала, ты умнее, — сказала она лениво, надевая халат и закуривая дамскую сигаретку с ментолом. — Замужество — это бизнес. Родители еще десять лет назад, как только разбогатели, заочно поженили меня с Мишей Кричевским. Слышал про него? Сын угольного магната. Мы оба смирились и стараемся оттянуть событие.
— А ты им скажи, что любишь меня! — упрямо потребовал Денис. — Поставь ультиматум!
— И перебирайся ко мне в хрущевку, донашивать мамины вещи — зло продолжила Даша. — Господи, как же ты мне надоел! Тебя предки вообще всерьез не принимают! Знаешь, что говорит отец, когда ты звонишь? На проводе Мухосранск.
— А ты? — задохнулся Денис.
— А что я? Спасибо, что матом тебя не кроет.
Горя от пережитого унижения, Денис тщетно силился попасть ногою в брючину.
— Ты куда? — удивилась Дашка. — На правду не обижаются.
— С чего ты взяла, что я обиделся? — нашел силы усмехнуться Денис. — Просто мне противно здесь оставаться.
Конечно же, Денька врал. Неуловимая, вечно ускользающая Дашка стала ему еще желанней и дороже, а ее изысканное родовое гнездо вызывало тайную, почтительную, пролетарскую зависть. Шагая по темным пустынным улицам в свою тьмутаракань, он горько размышлял о том, как гнусно устроен мир. Почему его бывший одноклассник Серега, коротышка с ранним пузцом, с интеллектом таракана и вторым желудком вместо души родился у папы бизнесмена, который души в нем не чает и тянет по жизни за уши? А он, такой благородный, такой тонко чувствующий, в десять лет прочитавший Кафку, вырос вообще без отца, у матери-продавщицы? Может, надо было послушать ее и не лезть в университет, а пойти в торговый? Там и публика проще, и возможность пробиться легче. И не надо сушить мозги над заумными дисциплинами. «Будь проще, и люди к тебе потянутся» — любит повторять хозяин магазина, где работает мать, бывший комсомольский работник. Кстати, безымянный Денисов отец тоже из этой породы, но он успел взять банковский кредит и раствориться где-то за границей.
— Когда-нибудь он вспомнит про нас, — тешится надеждами мать, — захочет замолить перед тобой вину и объявится. Позовет тебя в Америку, включит в свой бизнес, подарит дом.
Но Денис не такой дурачок, он провел разведку и узнал, что отец не собирался жениться на матери, у него есть своя семья, а с ней была просто интрижка. Эта новость в нем что-то сломала, и Денис перестал смотреть матери в глаза, словно случайно увидел ее обнаженной.
В детстве он твердо верил, что с годами человек умнеет. Теперь же знал наверняка, что это миф. Большинство людей меняются только внешне, а в развитии, как правило, замирают на подростковом уровне. Вот и мать как будто заспиртована в своем комсомольском прошлом. Брызжа праведным гневом, как на трибуне комсомольского собрания, она кричит, что он так и сгниет в нищете, если не сгруппируется и не сделает рывок в учебе. «Это богатым можно позволить себе быть посредственностью, а у тебя единственный путь — блистать умом!»
По большому счету она, конечно, права, но человек ведь не робот, чтобы идти несгибаемо к цели. И не дерьмо, чтоб болтаться всегда на поверхности. Денька хочет диплома, карьеры, достойной, обеспеченной жизни, но его то штормит, то штилит, то разрывает изнутри всепожирающим огнем любви.
По безлюдной, заляпанной блеклым отсветом окон, улице проковылял на трех лапах кот. Из темной и, казалось, пустой подворотни в него полетели камни. Кто-то пьяно матюкнулся, кто-то гнусно заржал. Дениса охватило знобкое чувство сиротства, на глаза навернулись слезы. Он вспомнил уютную Дашину комнату, мягко освещенную сиреневым ночником, вкус ее сладких губ, тепло шелковистой кожи, Уходя уходи… Что это, название фильма или фраза из произведения? Да, он проявил сегодня гордость и ушел от Дашки, пожертвовав счастливой возможностью провести с ней всю ночь и проснуться утром в одной постели. Но ушел не по-настоящему, а понарошку. В надежде ее уязвить и отстоять мужское достоинство. Но наказал, похоже, только себя. И от этой очевидной мысли Денису стало еще горше. Никому-то он в мире не нужен, никому…
Родители вернулись загорелые, веселые и возбужденно-загадочные.
— Что это с тобой, — ревниво спросила Даша, прижимаясь к маме.
— Угадай, — прищурилась она, повернув голову и не переставая извлекать из сумки разнокалиберные сувениры.
— Ты беременна! — ляпнула Дашка для хохмы, но вместо веселого визга «дурочка» увидела округлившиеся мамины глаза.
— Ты у нас ясновидящая? — спросила она потрясенно.
Новость выбила Дашу из колеи: она была лучшего мнения о родителях. Неужели крыша поехала на старости лет? Отцу уже сорок три, матери сорок, зачем им памперсы и соски? Мать — красивая женщина, смотрится на 35, фигурка, как у девочки, живи, радуйся жизни, путешествуй, посещай свои фитнесы, тем более деньги на удовольствия есть. Да и детей двое, полный комплект, ей 18, брату 15. Так нет, моча ударила в голову! Ей, конечно, все равно по большому счету, сама она раньше 30 рожать не намерена, но ведь заботы о малыше волей-неволей заденут и ее: то подай, то посиди с ребенком. Впрочем, она вопрос поставит остро: нужна помощь, нанимайте няньку, а у меня учеба!
С тех пор, как Даша рассталась с Денисом, прошло шесть дней. Она провела их у бабушки в Одессе, прошлялась с подружками детства по дорогим барам на Дерибассовской, покрутила мозги штурману Валику, влюбленному в нее соседу, как специально вернувшемуся к ее приезду из рейса, и, полная новых эмоций и впечатлений, заскучала вдруг по Денису. По его домашней доверчивости и смешным детским нежностям — покусыванию ушка, поглаживанию пяточек, по трепетным касаниям губами кончиков ее ресниц, переносицы и подбородка. И впервые за месяцы их отношений вдруг подумала с грустью:
— А может он-то как раз и не заслуживает мести? С таким бы за ручку по жизни, не зная тревог и предательства. Сильный, верный и любящий, и при этом такой красавчик. Дети бы получились хорошие…
Даша выдвинула ящик с открытками и, перебрав с десяток, выбрала грустного котенка со слезой под зеленым глазом. Внизу стоял призыв: «Прости и позвони!» Завтра же она передаст его Денису.
С тех пор, как Денис вылетел из института, он работал грузчиком в магазине у матери. Поначалу ему это даже нравилось: атмосфера бездумности, шутливый, ни к чему не обязывающий флирт с продавщицами, вольный полет мыслей, не изнасилованных точными науками. Да и деньги, кроме зарплаты, перепадали каждый день — по пятерочке, по десяточке, но все же. Он решил месяца два отдохнуть, не браться вообще за учебники. А потом начать понемногу готовиться, чтобы, восстановившись, сразить преподавателей блестящими знаниями. Странно, но вынужденный перерыв в учебе и связанные с этим неприятные минуты — мамины слезы, пренебрежительное отношение в деканате, прошли как бы мимо него, не ранив, не оставив следа. Главное, что временное фиаско не отвернуло от него любимую. А если он закончит институт и сумеет найти достойно оплачиваемую работу, если вдруг объявится отец и пригласит его в Америку (или где там он сладко загнивает на ворованные во время перестройки деньги?), то Даша никуда от него не денется: пошлет подальше своих родителей и заочного мужа Мишу и навсегда останется под его надежным крылом. Рабочий день уже близился к концу, когда Дениса позвали к телефону.
— Привет, — раздался в трубке чей-то неуловимо знакомый голос. — Это Артур, Дашин брат. Мы можем увидеться?
Сердце ухнуло в черную бездну, на секунду лишив дара речи.
— Что случилось?- пробормотал он непослушным языком, готовясь к самому страшному.
— Да ничего, — небрежно отмахнулся пацан, уловив волнение собеседника. — Побазарить надо. Подходи через час к гастроному, только Дахе ничего не говори.
Артур стоял без головного убора в яркой дутой курточке, острый нос покраснел. Он был похож на отца — щуплый, белобрысый, некрасивый, полная противоположность жгучей сестре и матери.
— Помнишь, ты мне летом помог? — спросил Артур, глядя смущенно в сторону.
— А-а, пустяки, — отозвался Денис, вспоминая, как накостылял по шее задиристому однокласснику Артура. — Что, опять пристает?
— Да нет, у меня все в порядке, — поежился парень. — Должок хочу отдать. Ты ведь сеструху любишь?
— Люблю! — выпалил удивленно Денис.
— А она тебя нет. Она вообще никого не любит, кроме себя. Не веришь? На почитай, — вытащил он из-за пазухи знакомый блокнот с цветочками. — Ее первый парень бросил, и она решила мстить всем остальным. Она специально в себя всех влюбляет, а потом рвет отношения. И с тобой порвет. Почитай, тут про тебя много интересного написано.
Еще не понимая смысла услышанного, Денис открыл наугад страницу. «Вчера Деник приполз ко мне на коленях, полный любви и готовности к подвигу. Но вот странно — едва я увидела рабскую преданность в его глазах, как сразу почувствовала скуку. Долго ли может радовать половичок под ногами, пусть даже пушистый, удобный и красивый? Час «Ч» назначен на субботу, я устрою такой спектакль, что этот телок запомнит надолго. Все мужчины — скоты, животные, даже самые хорошие из них. Доказательство — мой славный папик. Каким он мерзким был на мамин день рождения! Вначале красовался, как павлин со своими дурацкими тостами, потом ужрался и стал заигрывать с маминой подругой. А она-то, дурочка, ждет от него ребенка! Я буду мстить мужикам за всех обманутых женщин! За ту доверчивую чистую девочку, которую растоптал во мне Ростик».
Денис захлопнул блокнот и протянул его мальчику. Пальцы горели так, будто прикоснулись к раскаленному утюгу.
— Спасибо, — сказал он Артуру. — Положи туда, где взял.
И, заставив себя улыбнуться, потрепал его по острому плечу. Уже дома он пожалел, что из ложного благородства отказался попристальней заглянуть в святая святых и тайное тайных. Быть может тогда, увидев вместо принцессы коварную ведьму, он избавился бы от своего душевного рабства? А о первом своем мужчине Даша ему рассказывала. И о той нечеловеческой боли, которую испытала, когда он дважды ее бросал. Мерзавец, подонок, убожество, а теперь другим платить по его счетам! Бедная девочка, бедная, за что ее осуждать? Желание мстить — не ее вина. Оно отпадет само, когда заживет душевная рана…
Денис пришел на свидание с розой, не красной, а бледно кремовой, в тон своей бесконечной нежности к Даше. Занял столик в кафе, заказал бутылку шампанского и стал ждать. Она появилась, будто звезда зажглась: черные, блестящие волосы, большие карие глаза, фигурка, как у статуэтки. И эта девочка была с ним близка?
— Ты меня любишь? — спросила Дашка кокетливо, принимая из рук его розу.
— Люблю, — ответил Денис, стараясь не дрогнуть голосом.
— Люблю, — повторил он, — но это пройдет. Ведь как человек ты мне не нравишься. Ты эгоистка, холодная самовлюбленная кукла. Поэтому давай разбежимся в разные стороны и останемся хорошими знакомыми.
Дашка открыла рот и забыла закрыть. Никогда еще он не видел ее такой некрасивой. Такой растерянно жалкой. Такой смешной. На секунду мелькнула мысль — надо сказать ей, что это шутка, попросить прощения, успокоить. Пусть она бросит его сама, если ей будет так легче. Пусть допишет свой дурацкий роман, выставив его полным идиотом. Но он не успел. Даша вскочила и, сжимая в руке цветок, стремительно кинулась к выходу.
…Ночью ей не спалось. В ушах звенели слова Дениса — эгоистка… холодная кукла… Вспомнились нежности, которые он ей писал, милые глупости, которые шептал в минуты интима, и по щекам покатились слезы. Как он мог от нее отказаться? Почему не умер от горя? Не нашел особенных слов, чтобы вырвать из сердца занозу, забитую чертовым Ростиком?
Она протянула руку, вытащила из вазы розу и положила рядом на подушку. Нежные лепестки, словно пытаясь утешить, коснулись пылающей щеки.
— Позвони, — прошептала она то ли розе, то ли обмылку луны, прилипшему к оконной занавеске. И вздрогнула от неожиданности — на тумбочке мурлыкнул мобильник, сообщив, что пришла эсэмэс-ка…