— Кто это тебя так приласкал? — усмехнулся муж, оттирая вечером краску растворителем. Поклонника чьего-то увела?
Люба вышла из лифта, нащупала в сумочке ключи и остолбенела. На серых металлических дверях красовалась жирная красная надпись «СУКА».
Соседняя квартира продавалась, в ее собственной, кроме нее самой, жили только муж и сын. Так что кому адресовалась смачная характеристика, сомнений быть не могло. Она открыла двери, прошла, не разуваясь, в ванну, намочила тряпку и попыталась стереть ругательство. Куда там! Надпись засверкала еще победоносней.
— Кто это тебя так приласкал? — усмехнулся муж, оттирая вечером краску растворителем. Поклонника чьего-то увела?
— Понятия не имею, — вздохнула Люба. — Может, ошиблись этажом или подъездом?
Она была в том замечательном возрасте, когда женщина еще не забыла горячку любви, но уже выработала против нее устойчивый иммунитет. И отношения с мужем раньше времени перешли из интимных в родственные. В плане карьеры тоже все было спокойно — средненькая вершина давно взята, денег на скромную жизнь хватало, а к бриллиантам Люба была равнодушна, как вскормленная луговою травой корова — к извращенным «изыскам» «Макдональдса». Перед сном по традиции позвонила подруга Элла. Что новенького? Как настроение?
— Сукой обозвали, — пожаловалась, глупо хихикнув, Люба.
— Да ты что? — оживилась та. — Муж?
— Бог миловал, — поежилась Любаша, на секунду представив интеллигентного Гошу в роли дебошира.
— В магазине? — горела нетерпением Элла.
— На двери кто-то написал. А кто, ума не приложу.
Нельзя сказать, чтобы этот инцидент выбил женщину из колеи. Но определенный дискомфорт остался. Всегда неприятно чувствовать, что кто-то злобно дышит в затылок. Когда Люба была молода, ее выносила из сна шипучая пена радости жизни. В зрелости она выныривала в утро, как в хрустальное горное озеро. Теперь дремотной щепкой покачивалась на упругой, чуть рябящей поверхности залива. Рождение внука — вот тот единственный и последний десерт, который она ждала всем сердцем от жизни. Но сын-балбес не спешил ее радовать, прыгая от девочки к девочке с беспечностью юного кобелька. Вот и последняя подружка осталась ни с чем, а Люба ее обхаживала, дарила духи и помаду. Не она ли, списав неудачу на несостоявшуюся свекровь, так ее приласкала?
Личная жизнь ближайшей подруги внешне мало отличалась от Любиной. Все было примерно так же, правда, иного, фирменного качества. Словно Люба купила жизнь на базаре, а Элла — в дорогом бутике. Тоже муж, но не какой-то там инженер, а представитель среднего бизнеса. Тоже блудливый ребенок, но не сын — пофигист, а дочь-подружка. И работа хоть на первый взгляд и скромная, но с выходом на сильных мира сего. Даже неприятности Эллы заканчивались в итоге прибылью: неверный супруг отмаливал грехи подарками, дочка, сделав аборт, тащила мать на курорт, которым откупался любовник. Эти приятные мелочи, впрочем, не мешали подруге скрупулезно подсчитывать доходы окружающих. И, не стесняясь, гневиться, если кто-то посмел шагнуть за рамки пристойной бедности. Простодушную Любу это слегка угнетало, но она умела быть снисходительной и терпеливой. Ведь были у Эллы и черты положительные — начитанность, чувство юмора, умение сладко польстить.
Утром Люба проснулась с осколком стекла в душе. Потянулась и сразу вспомнила гадкий сон — человек без лица, весь в черном, выводит на ее дверях новую оскорбительную надпись! С трудом сдержавшись, чтоб тут же не кинуться в прихожую, она умылась, заварила кофе и села у телевизора, смотреть передачу «Пока все дома». Подробности из жизни любимого актера отвлекли и развлекли, но в самый интересный момент в дверь позвонили. На пороге стояла соседка по площадке.
— Ты видела? — торжественно спросила она, кивая на дверь. — А я утром пошла за молоком — глядь, а здесь такое!
У Любы судорожно забилось сердце, пересохло во рту, закололо под лопаткой. Что же это за напасть такая! Кому она перешла дорогу? Всю жизнь для людей старалась — в долг давала, исповеди выслушивала, с мужьями мирила, сама налево не бегала, и на тебе! Поблагодарив соседку, она полезла в кладовку за растворителем, но бутылка выскользнула из рук и разбилась, распространив по квартире ядовитый запах.
— Что здесь с утра творится? — выполз из комнаты заспанный Гоша. — В воскресенье отдохнуть не дают!
— Опять обозвали, — растерянно сообщила Люба, сметая осколки стекла в совок. И губы ее задрожали.
Почти за месяц до этого инцидента в жизни Любаши произошло приятное событие — ее мужа повысили в должности. Новый пост не сулил существенной добавки в семейный бюджет, но звучал достойно. К тому же в распоряжении Гоши появилась служебная машина, а в распоряжении Любы — билеты на концерты заезжих звезд. По этому случаю она даже сходила к портнихе и заказала себе костюм, фасон которого подсказала искушенная в моде Элла. Сегодня надо было идти забирать, чтоб вечером обновить в театре с подругой, но ей хотелось только одного — упасть на кровать и рыдать. С каким ехидством смотрела на нее соседка! А Гоша! Он и не подумал стирать эту мерзкую надпись. Усмехнулся так неприятно и заявил — » Ты ж растворитель разбила?!» Только что не ляпнул ненавистное — «это твои проблемы». Как Любу раздражала эта модная фразочка, с энтузиазмом подхваченная ее гнилым, как выяснилось, поколением! А ведь еще лет пятнадцать назад все они с пафосом декларировали противоположное — «человек-человеку брат».
Жидкостью для снятия лака она не стерла, а только размазала гнусное ругательство, превратив его в кроваво-оранжевый клубок, примерно такой же, что образовался в ее душе. А вечером, сидя с Эллой в мягких креслах оперы, она не наслаждалась, а шепотом жаловалась на невидимого врага:
— Ну скажи мне, за что, за что? Разве я кого-нибудь обижала?
Мудрая Элла протяжно и печально вздыхала и поглаживала Любаше ладонь:
— Такова жизнь, дорогая, что делать! Не удивлюсь, если это все-таки Гоша. Может, он завел себе любовницу и так неуклюже переводит стрелки на тебя?
Домой Любаша вернулась на такси, с волнением вышла из лифта и вздохнула с облегчением — дверь была первозданно чиста, кошмар кончился.
— Это ты вымыл дверь? — спросила она у Гоши, уткнувшегося в телевизор.
— А то! — картинно потупился муж и, ухватив ее за руку, затянул под бочок.
Господи, как хорошо-то — лежать на родном плече и слышать, как бьется любимое сердце! — думала Любаша, засыпая. А утром, убегая на работу, она чувствовала себя молодой и счастливой.
Перед концом рабочего дня по кабинетам, виляя бедрами, пробежалась секретарша Танечка:
Никто не уходит домой, все ко мне на пять капель!
«Пятью каплями», как водится, не обошлось, и именинница послала гонца за добавкой. Пока женщины резали сыр, Любаша позвонила домой, предупредить, что задержится.
— Мам, а что это за гадость на наших дверях? — спросил ее сын, позевывая. Мерзавец опять не ночевал дома, а теперь не пошел на лекции и отсыпается. У Любы все оборвалось внутри.
— Возьми в кладовке растворитель и сотри, — попросила она, а сама засобиралась домой. Настроение было бесповоротно испорчено. Ну кому же, кому она наступила на хвост? У подъезда, как всегда, дышала воздухом стайка скучающих кумушек. Увидев Любу, они зашептались. А, зайдя на ступеньки, Люба поймала спиной хохоток, болезненный, как снежок-ледышка. Этого еще не хватало — стать посмешищем для людей! В доме, где она прожила 21 год, ее считали элитой. И хотя она ни с кем никогда не дружила, но всегда принимала участие в соседских проблемах — и деньги на похороны сдавала, и на субботники выходила, и раздавала старые вещи нуждающимся. Надо во что бы то ни стало поймать за руку эту мерзость, эту пакость, которая портит ей нервы и репутацию. Даже если ради этого придется не пойти на работу и сутки просидеть в засаде.
Гоша встретил жену иронично.
— Как погуляла? — спросил он с издевочкой. — Может, ты все-таки объяснишь, кому ты так досадила? Дыма без огня не бывает!
— Он так обидно со мной говорил, — жаловалась Люба по телефону Элле, — И лег на диване в зале, ты представляешь?
Когда дом затих, а стрелка часов подобралась к полуночи, Любу озарила идея. Она надела мужнин спортивный костюм, бейсболку сына, взяла пуфик и выскользнула на лестничную площадку. Здесь, в темноте и тишине, пропахнувшей ацетоном, она проведет всю ночь и выследит невидимого врага! Люба поднялась на площадку выше, примостила пуфик у мусоропровода и присела. Отсюда ее не было видно, а собственный этаж лежал, как на ладони. Странные мысли и ощущения нахлынули. Вспомнилось, как въезжали с мужем в это дом, влюбленные, счастливые, молодые, как ходила беременной, держась за перила, как ломался лифт, и она таскала по ступенькам коляску, как Гоша построил во дворе песочницу и завез красивый желтый песок. Где теперь эти дети, что лепили с сыном куличи? Один в Москве, хорошо устроился, другой опустился, стал наркоманом. У девочек тоже сложилось по-разному. Та, что ей нравилась, родила без мужа, работает в магазине продавцом, тискается с нетрезвыми мужиками во дворе. А та, что казалась дурнушкой-толстушкой, сделала карьеру, расцвела, теперь приезжает к родителям на черном бумере. Лишь ее незатейливая жизнь будто в мусоропровод вылетела. Не за что зацепиться памятью — мыла, стирала, убирала, холила своих мужчин, клеила новые обои, лепила вареники, крутила голубцы. Были, конечно, и духовные радости — печатала мужу диссертацию, правила корректуру статей, радовалась до слез защите. Не жалея себя, возила сына за тридевять земель в музыкальную школу. На личной жизни поставила крест — даже со школьными друзьями ни разу не встретилась, то сына не с кем оставить, то не пускали дела домашние. Где друзья ее нежной юности? Только Элла одна и осталась, но это уже позднее приобретение. И вот итог ее жизни, награда за преданность семье — кто-то с дьявольским упорством пытается доказать всему дому, что она — сука.
Люба глянула на часы — второй час ночи, ее обидчик давно уже спит, а она сидит здесь, можно сказать, у параши. Вот и ветер сменил направление, наполнив подъезд ароматами мусоропровода. Она уже поднялась и нагнулась за пуфиком, но в этот момент хлопнула входная дверь подъезда, и зашумел лифт. Любаша замерла, зажав в одной руке фонарик, а в другой газовый пистолет. Лифт, как и следовало ожидать, остановился на ее этаже, выпуская ночного гостя. Длинный плащ с капюшоном скрадывал лицо и фигуру, в руке поблескивал баллончик с краской.
— Стой, руки вверх! — рявкнула Люба басом. Злодей дернулся, уронил баллончик и обернулся. Мощный луч фонарика осветил искаженное ужасом лицо. Любаша не поверила своим глазам — это была Элла!
— Ты? — ахнула она. — Но почему же я сука?
— Потому, что тебе везет, — жалобно всхлипнула Элла. — Тебя все любят, все уважают — и муж, и сын, и коллеги, а об меня вытирают ноги. Раньше казалось — это уравнивается деньгами. А теперь я совсем в дерьме, со всеми своими бриллиантами. Их ведь на ночь снимаешь, и что остается? Одиночество, маты, тоска.
Гошу разбудил будильник. По привычке он повернулся на бок, чтоб поцеловать жену, но вспомнил, что улегся спать на диване. Вот еще старый дурак, приревновал сам не знает к кому. Тут этой жизни осталось — с гулькин нос, а он нервы вздумал трепать. Сунув ноги в остывшие тапочки, он пошел на кухню включить электрочайник, и остолбенел — за столом, обнявшись, сидели растрепанные, зареванные женщины, одиноко блестела пустая бутылка от коньяка.
— Не понял! — почесал он волосатую грудь. — У вас что, девчонки, запой? Вы что, и спать не ложились?
— Мы злодея ловили, — сообщила умиротворенная Любаша. — Который нам двери портил.
— И поймали?
— А как же! — похвасталась жена. — Благодаря моей лучшей подруге.
— Умница! — чмокнул Гоша Эллу в темечко. — Я всегда говорил, что друг познается в беде!
Но дуреха почему-то заплакала…