Но разве станет солидный мужик, как сопливый мальчишка, ждать на скамейке уплывшее счастье? Да и кто сказал, что все, что нас когда-то порадовало, надо тащить в свой дом? И теплую корягу, на которой посидел в лесу, и морской песок, из которого строил башни?
Натали приснилась любовь. Будто сердце переполнено нежностью, губы горят, глаза светятся, и мир — волшебная страна, и жизнь — сплошной праздник. Проснулась: за окном догнивал сырой вечер, чахлый приемник на кухне вещал трескучими голосами политиков.
Бережа послевкусие сна, она резким щелчком отключила пустословов, поставила диск Свиридова и заварила крепкий кофе. Запах мужчины продолжал кружить голову, шея помнила жесткость щетины, губы — вкус его губ. Где, в каких пластах подсознания плутала ее непокорная плоть? Какой прекрасный зверь подстерег ее на солнечной излучине грез и яви? Она попыталась вспомнить лицо того, с кем так упоительно целовалась, и не вспомнила. Там, во сне, лицо не имело значения, осязание было важней зрительного восприятия. Тогда дотошная Натали стала перебирать в уме мужчин, способных вызвать пожар в крови. Но, к своему глубокому разочарованию, …не смогла найти ни одного!
А ведь были, были орлы в одинокой жизни Натали! Но все почему-то через время оказывались птицами иного полета… Взять хотя бы того полковника, что согревал ее чаем на оранжевом Майдане и сравнивал революцию с весенней грозой, очищающей воздух. Мир в те минуты казался ей большой, освещенной звездами сценой, а все эти замерзшие, окрыленные великой идеей люди — непослушными детьтми, заигравшимися в запретную, но захватывающую игру. И только она, маленькая женщина с медицинским чемоданчиком, готовым раскрыться в любую секунду, если станет кому-то плохо, понимала трезвым умом, что к чему. Играйте, играйте, дети, тешьте себя счастливой иллюзией, пойте вольные песни, ведь скоро опять всех загонят в стойло и заставят маршировать под совсем другие речевки! Она парила над миром, над площадью, грустя и радуясь, хватая полными легкими этот чистый воздух веры, святой дружбы и патриотизма, которым кто-то хитроумный сумел опьянить народ, а рядом парил полковник, такой же благородный рыцарь, готовый подставить плечо любому, кто вдруг поскользнется.
Они почти не разговаривали, но держались неизменно рядом и понимали друг друга по междометьям, по выражению глаз. А однажды, провожая до метро, он ласково взял ее за локоть и коснулся губами губ, словно скрепляя печатью то эфирное, неуловимое и вместе с тем непреодолимое взаимное тяготение.
А потом полковник исчез, и оказалось, что они не обменялись телефонами, и единственной связующей ниточкой осталась та скамейка, где встречались каждый вечер. И долго потом, когда всенародный подъем сменило разочарование, когда снова все встало на свои места — голодранцы разошлись по баракам, а политики — по дворцам, — Натали приходила сюда, лелея слабую надежду, что то же самое сделает и Он. Но разве станет солидный мужик, как сопливый мальчишка, ждать на скамейке уплывшее счастье? Да и кто сказал, что все, что нас когда-то порадовало, надо тащить в свой дом? И теплую корягу, на которой посидел в лесу, и морской песок, из которого строил башни?
Прошло время, полковник забылся… Да и что там полковник, если забылось более важное — запах очищающей грозы, озон после ливня, стук в унисон миллиона сердец?!
— Так, хватит валять дурака! — приказала себе Натали, — надо сходить в магазин, купить овощей, свинины, творожка для блинчиков, внуки их очень любят. Завтра приедет дочь с малышней, а холодильник пуст.
Она завязала волосы в хвостик, надела джинсы, куртку (сзади пионерка, спереди пенсионерка!) и выскочила на улицу. Супермаркет был почти пуст — люди доедали то, что закупили на праздники. Ната покидала в тележку все, на что глаз упал, и отправилась к кассе. Касса работала только одна, да и то в расслабленном режиме. Молодая щекастая кассирша соловьем заливалась перед коренастым мужиком, стоящим к Наталье спиной. Выждав минуту, Наталья не выдержала и резко нарушила идиллию:
— Девушка, будьте добры! Рассчитайте меня, а потом любезничайте.
Кассирша огрызнулась, а мужик оглянулся, и Натали узнала в нем …полковника.
— А я вас искал! — сказал он счастливым голосом.
— Здравствуйте, — усмехнулась Ната, складывая дрожащими руками банки и свертки в пакет. А перед глазами все поплыло, растекаясь радужными разводами, и сердце стучало так, что услышала даже кассирша. По крайней мере ядовитый взгляд был пойман пылающей щекой. Они шли по безрадостным сумеркам и по-детски держались за руки.
— Вы за кого голосовали? — спросила Натали. — Лично я во всех разочарована…
— Да бросьте вы, — перебил полковник. — Нашли о чем говорить. Я даже в церковь ходил, свечку поставил, чтобы вас отыскать.
— С супругой? — Ната боялась показаться наивной дурочкой. Может, у человека такая манера шутить?
— И жене поставил свечу, — проигнорировал полковник. — Потерял ее три года назад, а ощущение — будто вчера. Вы первая, кто во мне разбудил мужчину.
— А кассирша? — не удержалась Ната.
— Вот язвочка! — рассмеялся полковник. — С вами не соскучишься.
— А вы боитесь скуки?
— Боюсь. Не скуки, а тоски. По уже известной вам причине.
Зависла пауза.
— А вы кого-то в гости ждете? — спросил полковник, вручая ей пакет у подъезда. — Вес приобретенного внушительный.
— Да, дочку с внуками, — смутилась Ната и поспешила добавить — она у меня в восемнадцать замуж выскочила.
— Да я вижу, что вы молоды. И красивы… Открою вам страшный секрет — я за «Регионы» болел, не за оранжевых. А на Майдан пришел из любопытства. А потом стал ходить, чтоб с вами встречаться… И все это время вы снились мне, причем очень-очень близко. И сегодняшней ночью. Я носил в себе вкус ваших губ весь день, а вечером собрался и пошел зачем-то в гастроном, даже не догадываясь, что живу совсем рядом, через квартал. Это судьба. Вам не кажется?
— И что дальше? — глупо спросила она пересохшими губами.
— Только одно — закинем сейчас к вам продукты и пойдем ко мне пить шампанское!
— Нет-нет! — испуганно замотала Натали головой, вспомнив про кавардак в квартире и линялую футболку под курточкой. — Я приду через пару часов, хорошо? Ждите меня на этом же месте!
Она взбежала на пятый этаж, легко, как девочка, закинула пакет в холодильник и метнулась в душ. Горячие струи, смешавшись с яблочной пеной, превратили ее в Афродиту. Так вот что означал сегодняшний сон! Вот кто поймал ее в золотые сети любви там, где нет ничего невозможного! Она вышла нагой из душа и распахнула шкаф. Что же надеть, чтоб сразить полковника? Смешно, но она действительно ощущала себя девчонкой, впервые идущей на свидание! И в этот момент зазвонил телефон.
— Да-а-а, — загадочно-лукаво пропела в трубку Наталья.
— Привет, мамуль, как дела? Мы к тебе часов в 10 подвалим, о-кей? Блинчиков с творогом напечешь?
— Не знаю, не знаю, — загадочно отозвалась Наталья. — Лично я ухожу сейчас в гости, вернусь, вероятно, поздно и встану соответственно поздно. Если успею, то напеку, а нет, то справимся вместе.
— В гости? На ночь глядя? — неприятно изумилась дочь. — И куда же, если не секрет?
— Не секрет, — рассмеялась Наталья. — На свиданье. К настоящему, дочь, полковнику!
Она ожидала, что дочка взвизгнет, поздравит ее с приключением, ведь сама прозудела все уши — найди да найди себе друга! Но в трубке зависла пауза.
— Мама, какое свидание? Где ты подцепила этого хоря?
— Фу, как гадко ты выражаешься! — поморщилась Ната. — Мы стояли на Майдане, он отпаивал меня чаем, чтобы не замерзла.
— Господи, как романтично! — съзвила дочь. — Их породнила революция!
— Солнце, ты что? Сердишься? — догадалась Наталья.
— Да нет, чего мне сердиться! Если тебе случайный хахаль дороже внуков — на здоровье. Мы можем вообще визит отложить, а ты веселись себе, мамочка…
Жгучий, липкий, обморочный стыд ударил в лицо Наталье и стал медленно растекаться по телу. А ведь права дочь, права! Всему свое время, свои приличия. Как ей в голову могло такое придти — тащиться ночью в дом к первому встречному! Ей, порядочной женщине, терапевту, матери, бабушке, наконец!
— Да я пошутила, а ты поверила, — сказала она в трубку деревянным голосом. — И с творогом испеку, и с мясом, и даже с грибами! Свининка уже варится.
Ната тяжело подошла к трюмо, на нее виновато взглянула немолодая женщина. Зачем себя обманывать? В этом возрасте надо думать о душе, а не о теле. А если последнее бунтует, требуется его приструнить. Она надела старый халат и пошла распаковывать сумку, ставить мясо на огонь, чистить овощи для борща.
Ночью ей не спалось. Голова болела, воздуха не хватало. Сон наваливался рывками, тягомотный, безрадостный — какие-то сварливые бабки с язвами, какие-то заброшенные огороды и колодцы. А потом она увидела полковника, точней его спину, он шагал по лесным буеракам вперед, а она, ломая каблуки, бежала следом, но не смогла догнать. И позвать его не могла, потому что рот спекся от горького дыма, и откуда дым в лесу? Может, какие-нибудь грибники не погасили костер, и теперь пламя съедат траву и деревья?
…Очнулась в больнице.
— Слава Богу, — сказала ей нянечка, — Оклемалась! А квартира твоя не сгорела, не бойся. Только кухня закоптилась. Если б не твой военный, могла б никогда не проснуться.
В палату зашел зав отделением Николай Михайлович.
— Привет-привет, дорогая, как самочувствие? Интересный суицид ты задумала — угорание посредством сжигания мяса в сухой кастрюле!
— Я же борщ собиралась варить… — с трудом шевеля языком пояснила Наталья. — А как я здесь очутилась?
— Это вопросы к кавалеру. Он дверь выломал, и скорую вызвал, а там наш Петрович работает, узнал тебя и привез в отделение. Меня ночью с постели подняли.
— Надо бы дочери позвонить, она в гости ко мне собиралась.
— Не волнуйся, ребенок твой уже дома, копоть на кухне чистит. Одним словом, полная идиллия. Ты не одна, и это меня искренне радует. Что ж ты молчала, что сердечного друга завела?
Выписали Натали к вечеру, в надежные руки полковника. Сидя в его стареньком, но ухоженном «Москвиче», она слушала рассказ, как он долго бродил у подъезда, пока не увидел черный дым из окна, как утром познакомился с дочкой и малышней, и чувствовала себя счастливой. И душой, и телом. И сознательно, и подсознательно.