Они целуются, как ошалелые, прямо в центре города, а где-то далеко-далеко, на поверхности реального мира разноцветными пузырьками лопаются веселые мысли — видели бы ее сейчас дети! А больные?! А коллеги?!
Но все смешалось в волшебном круговороте и никто ничего не видит…
Снег пошел во второй половине дня, разлапистый, пушистый и тихий. И как это бывало всегда, Лидочка, еще его не увидев, сразу почуяла сердцем.
— Нина, — позвала она медсестру, не оборачиваясь к окну, а продолжая заполнять карточки мелким круглым почерком, — там не снег, случайно пошел?
— Ну, Лидия Егоровна, — изумилась Нинэль, накрашенная, наманикюренная статуэточка, — у вас глаза на затылке!
Зная, что снег подождет, Лидочка закончила запись, положила карточку в стопку на столе и подошла к окну. Снежинки радостно ринулись к стеклу, словно торопясь приласкать подругу.
— Ну здравствуй, — тихо улыбнулась им Лидия Егоровна и добавила, как заклинание — теперь все будет хорошо.
Все главное в человеке рождается в детстве и закладывается в подсознание, как зернышко в почву. Будут благоприятные условия — даст ростки, нет — засохнет навсегда. Ей было всего пять лет, когда мама тяжело заболела, и ее увезли в московскую клинику. Через три месяца, глубокой осенью, наступил перелом и поворот к выздоровлению, и отец сказал, что они едут на поезде за мамой. Когда все трое, держась за руки, вышли из больницы, Москва была белой и торжественной, а в воздухе продолжали кружиться безупречной белизны снежинки. С тех пор снег всегда вносил в ее душу надежду и умиротворение.
— Ну что, Лидия Егоровна, — вывела ее из сладкой прострации Нина, — на сегодня прием окончен?
— Да, давай собираться домой, — разрешила врач и потянулась за сапогами.
На улицу вышли вместе, и Нинэль, не удержавшись, спросила:
— А что вы Бориса Петровича не захватили, у него же тоже сегодня до шести?
— Ах, ты маленькая хитрая сплетница! Ну неужели тебе мало собственных переживаний, толпы ухажеров и не слишком целомудренных похождений, что ты лезешь в мою запутанную, как клок старушечьих волос, жизнь? — горько усмехнулась про себя Лидочка, но вслух сказала с естественной беззаботностью в голосе:
— Мы итак слишком много вместе, пусть один добирается, зато будет радость встречи.
Никакой радости в доме давно уже не было — ни от встречи, ни от выходных, ни от праздников. Более того, муж открыто и беззастенчиво вел двойную жизнь, имел под носом у нее (в одной же поликлинике работали) молоденькую любовницу, но за квартиру и видимость семьи держался, тем не менее, крепко и с уверенностью пожизненного собственника. Просто органически не переваривая всякого рода конфликты и разборки, она лишь раз попробовала выяснить отношения, предложив Борису определиться и не выставлять ее на всеобщее посмешище. Но муж этот шанс отверг — стал юлить, врать изворачиваться, и Лидочка поняла, что причина его неверности вовсе не в поздней любви, а в постыдной жадности стареющего самца, стремящегося как можно больше наесться перед смертью удовольствий. С того момента она сделала в доме решительную рокировку — перетащила к себе в комнату четырнадцатилетнюю дочь, а мужа перевела в детскую, к шестнадцатилетнему сыну. Отныне общение супругов свелось к минимуму: иногда они вместе обедали, реже ужинали, иногда смотрели рядом телевизор или новости, по-прежнему, между прочим, сходясь в оценке политических событий и художественной ценности фильмов.
На светофоре трещавшая без умолку Нинэль помахала врачу пушистой рукавичкой и свернула направо. К своим пятиэтажкам Лидочка потащилась сама, сразу почувствовав свинцовую усталость в ногах и опустошение. Впереди, метрах в ста от нее кидалась снежками и весело хохотала стайка парней и девчонок, в ярких курточках и без головных уборов.
— А потом гайморит, фронтит, менингит, — вяло констатировала Лидия Егоровна, но мысль продолжить не успела, потому, что в следующую секунду раздался визг тормозов, и белый «Жигуленок» волчком закрутился на дороге. Секунды, и он с легкостью хоккейной шайбы полетел на тротуар, прямо в пеструю молодую толпу. Крики, стоны, рыданья смешались в дикую какофонию звуков, откуда ни возьмись целая толпа людей окружила место происшествия, и Лидочке пришлось пробиваться к пострадавшим, активно работая локтями. На асфальте лежал на спине белобрысый парень с перепуганным, как у ребенка лицом, а плачущая девушка тянула его за руку, заставляя встать.
— Не трогайте его! — крикнула Лидия Егоровна и, оттолкнув девушку, присела рядом на корточки. У парня были круглые светлые глаза и пухлые, совершенно белые губы, а на подбородке — аккуратная ямочка, «поцелуй Афродиты», как называл такие ямочки ее отец-фантазер.
— Что болит? — спросила Лидия Егоровна парня, щупая пульс на его запястье.
— Ничего, — улыбнулся он виновато и жалобно, — а подниматься все равно страшно.
— Не надо, лежи, пока скорая не подъедет, — распорядилась Лидочка и, решительно стянув с шеи шарф, подложила парню под голову.
— Вы видели, как его вверх подкинуло? — теребила врача та самая девушка и некрасиво выла, размазывая по лицу тушь и губную помаду. Наверное, она искренне любила этого мальчика, раз не думала о том, как выглядит сейчас сама, но Лидочке стало противно — разве это женщина? Настоящая женщина в трудные минуты мобилизуется, а если плачет — то обязательно красиво.
«Скорая» приехала на удивление быстро, почти одновременно с ГАИ. И, проследив, чтоб пострадавшего правильно положили на носилки, Лидочка со спокойной совестью отправилась домой: скорей всего с этим мальчиком все будет в порядке, но сотрясение найдут.
Снег продержался недолго, и ближе к середине декабря по закону подлости стал таять, превращаясь в грязные скользкие лужи. Вот так всегда, Новый год придется встречать на голом асфальте. Смешно, но и в свои 42 она ждала этой ночи с мигающей елкой, шампанским и телевизионным весельем, всерьез и волнуясь, ждала некого чуда — глубоко же сидит в нас детство!
— Мать, ты не будешь против, если я в Новогоднюю ночь подежурю в больнице? — спросил Борис. Еще год назад при этих словах у Лидочки бы заныло сердце, а сейчас она почувствовала облегчение — не будет в доме фальши и натянутости, как хорошо!
— Конечно, — одобрила она, — твой поступок благороден.
А про себя подумала — Новый год вдвоем с юной пассией — как романтично.
Как хорошо, что с ней пока дети, а вырастут, разойдутся по своим компаниям, и Нового года не станет, уйдет из жизни последний кусочек чуда.
…Шампанское открывал сын, серьезно, сосредоточено, а Лидочкка смотрела в родное лицо и не могла понять — что же в нем изменилось? Ах, да, исчезли нежные черные усики над пухлой верхней губой, а вместо них — некрасивая розовая полоска. Вот дурачок, он стесняется своей юности! Чокнулись, выпили, даже дочка чуть-чуть пригубила, закусили салатом и холодцом. И вдруг Андрей предложил:
— А давайте сходим на площадь, чего у телевизора торчать!
Вокруг огромной городской елки веселилась молодежь. Какая-то компания взялась за руки, образовав хоровод, и втягивала в него все новых и новых людей. Не осталась без внимания и Лида с детьми. Она не заметила, не успела отследить, в какой момент вдруг ощутила себя девчонкой и закружилась вокруг елки с безудержным смехом. С откинутой назад головы, чтоб были видны звезды и таинственный синий космос, сорвалась круглая шапочка и покатилась под елку.
— Если на нее наступят, то разнесут в лохмотья, и осталась я в зиму без головного убора, — мелькнула где-то далеко и вяло мысль, а она все кружилась, кружилась, кружилась…
— Мама, где твоя шапка! — гневно отчитывала Лиду Леська. Они стояли под фонарем, а в потоке яркого света кружились белые мушки не большие, царские снежинки, какие она любила, но все-таки. Нет, права ее подруга Таня, утверждающая, что счастье это то, что живет внутри человека, а не приходит извне. Вот она кружилась сейчас под звездами, она ловит губами холодную небесную субстанцию, и это счастье. И не способен его омрачить тот факт, что любимый когда-то человек делит главную ночь наступающего года не с ней.
— Здравствуйте!- улыбается Лидочке какой-то симпатичный человек и протягивает ей живую и невредимую шапку. — А у меня все в порядке!
Господи, где ж она его видела — круглые глаза, мягкие губы, ямочка — поцелуй Афродиты… Да это же тот паренек из их квартала, которого сбила машина. Фантастическая новогодняя ночь набирает обороты, все путая, мешая, взбивая в коктейль с шампанским и конфетти.
— Мама, — теребит Лиду за руку Андрей, — здесь мои одноклассники, можно мы с Леськой к ним присоединимся?
— Можно, — отвечает за Лиду парень с ямочкой, — только не упускай из виду сестренку.
Он горячо сжимает Лидину руку и смотрит в глаза так, что она просто физически ощущает, как в нее вливается упругая сила, и окончательно теряет чувство реальности. Не разнимая рук, они бредут куда-то под елки, парень вжимает Лиду спиною в ствол и нежно, горячо целует в губы.
— Как тебя зовут, — спрашивает она, смеясь, и слышит задыхающийся голос — Антон.
— Антонов у меня еще не было, — снова смеется она.
Они целуются, как ошалелые, прямо в центре города, а где-то далеко-далеко, на поверхности реального мира разноцветными пузырьками лопаются веселые мысли — видели бы ее сейчас дети! А больные?! А коллеги?!
Но все смешалось в волшебном круговороте и никто ничего не видит…
…Утром первого дня на улице все бело и ни души. Природа приготовила людям просто царский подарок — чистый лист, чтоб начать новый год. Но люди отдыхают после бурной ночи, а когда выползут на белый свет, на листе успеют оставить автографы машины, кошки и старики, которым вечно не спится. Лидочка уже не корит себя за легкомыслие — то, что безнравственно в 20 и в 30, в 40 лет — что ложка горчицы для язвенника. Короткое отступление от правил, маленькое послабленье в диете. Минутный и ослепительный росчерк упавшей в ночи кометы. Они никогда не позвонят друг другу. Потому, что у каждого сезона — свои приметы, радости и одежда. И глупо ходить по осенней слякоти в белых босоножках. У нее, у Лидочки, есть интимная связь со снегом — она слышит его и чует сквозь толстые стены затылком. У нее есть радость — горшочек с азалией, розовое великолепие на обшарпанном подоконнике. У нее есть дети, которые когда-нибудь подарят ей внуков и вернут ощущенье бесконечности жизни. И этот белый чистый лист, на котором она первая в своем квартале расписалась танцующими каблучками.