Дама и массажист

Во, какие сюрпризы порой преподносит жизнь! Скажи ему кто-нибудь месяц назад, что он захочет старую тетку, заржал бы прямо в лицо!

Дождь лил все воскресенье и перешел транзитом в понедельник. Надя, придремав в обед на диване с книжкой, так и не проснулась до утра, и теперь с тоской представляла, как неуютно будет жаться под зонтом с ненадежными, много раз чинеными спицами, пытаться перепрыгнуть через лужи, чтоб потом полчаса трястись в забитом до отказа пролетарском автобусе, дышащем паром, потом и не чищенными зубами.

— Господи, кому скажи, что работаю в исполкоме, — вздохнула она, плетясь на кухню, чтоб заварить чашечку кофе. Ни персональной машины, ни квартиры в центре города, ни взяток. Скорее бы уж на пенсию.

На первый взгляд мечта казалась абсурдной: какая ж нормальная баба будет мечтать о старости? Но тонкость заключалась в том, что, по мнению Нади, пятьдесят от пятидесяти пяти практически ничем не отличались. Старость уже пришла, но пока она подневольная. А на пенсии ты, как дитя, что хочешь, то и делаешь. Полтинник для женщины — не золотой юбилей, как для мужчины, а суровый приговор, не подлежащий обжалованию. Какой оригинал покусится на пятидесятилетнюю даму, даже если она выглядит привлекательно? Сама дата шокирует. Наде до роковой отметки оставался ровно год, и, празднуя в мае именины, она отметила их с особенной помпой, ведь это были ее «последние сорок».

На улице, простеганной дождем, оказалось не так уж страшно, по крайней мере, было тепло, и одуряюще пахло зеленью. Сумев не сильно замазать туфли, Надя нырнула в полупустую маршрутку (опять же неслыханная удача!) и вскоре уже разворачивала зонт для сушки в своем кабинете. В дверь постучали ровно в девять, едва она успела заварить кипятильником чай и отрезать в кружку душистый ломтик лимона. И тут же в деликатную щель пролезла продувная физиономия Жирова, помощника мэра по общественным связям.

— Наденька Петровна, — сладким голосом пропел бывший комсорг, — ну вы ж моего знакомого примите на высшем уровне? Поцелуйко его фамилия. По-це-луй-ко.

Надя ненавидела подхалимов и лицемеров, а от этого так и перло лакейской фальшью. К тому же фамилия Жиров! Не фамилия, а оскорбление, плевок в лицо.

— Приму, — сухо сказала она, заглядывая в календарь, сегодняшний день был расписан плотно. А тут еще протеже этого мэрского холуя, который за пять секунд хочет открыть массажный салон. А у него-то фамилия какая приторная, многообещающая, можно сказать, провоцирующая. Эх, где ее семнадцать лет!

Любила в юности целоваться. А теперь как посмотришь на коллег с прокуренными или вставными зубами, так от одной мысли мутит.

Поцелуйко появился в самый неудобный момент — за пять минут до обеденного перерыва. Ему было лет тридцать шесть — тридцать восемь, высок, накачан, лицо мужественное, но с элементами трогательности. По такому лицу хорошо читалось, каким он был в детском возрасте, и как его обожала мама. Надя въелась глазами в бумаги, задала пару уточняющих вопросов, подписала, проштамповала и дежурно пожелала успешной работы. Поцелуйко остался доволен и, потоптавшись на пороге, пригласил Надежду Петровну на массаж. Она поблагодарила, с облегчением закрыла за ним двери на ключ и, сняв туфли, положила ноги на стол. Вены последнее время стали совсем некудышними, и болели и перли наверх, как корни старого дерева. Вот она разница между нашей страной и Европой, тамошние 50-летние еще замуж выходят и рожают, а наши изработаны, как старые клячи.

— А Поцелуйко и впрямь хорош, — улыбнулась вдруг Надя, — глаза такие серые, печальные, глаза человека мыслящего и страдающего. В ее жизни не было таких мужиков, хоть замуж ходила трижды. Все барахло попадалось, ширпотреб какой-то. Кто пил, кто жиром обрастал от лени, и дети такие же получились — ни трудолюбия, ни целеустремленности. Сашка ведь не дурак, сам в институт поступил, но год проучился и бросил, теперь бывшего однокурсника возит, тот в отличие от него раскрутился прекрасно. Леночка тоже довольствуется минимумом — маникюрша. Причем, что заработает — то и просидит в кафе. А в книжку заглянуть — пытка и каторга. По молодости Надя что только не делала, чтобы к чтению их приучить — домашний театр организовывала, вначале кукольный, потом драматический. По ролям разыгрывала то «Волшебника изумрудного города», то «Чипполино», потом перешла на Грина и Чехова. Смотреть-смотрели, развалившись на диване с печеньем и конфетами, но преодолеть брезгливости к книгам так и не смогли. Да, как ни крути, а человеком движут гены, а не воспитание.

День подходил к концу, когда зазвонил телефон, и чей-то отдаленно знакомый голос бархатисто сообщил:

— Надежда Петровна, так я вас жду! В какое время вам будет удобнее?

— Кто это? — изумилась она. — Где это вы меня ждете?

— В массажном кабинете, — ответил голос. — Поцелуйко моя фамилия, я приходил сегодня.

— Ах да, — смутилась Надя, — А вы и кабинет уже успели открыть?

— Ну конечно, и очень уютный, вам понравится. И массажи у нас разнообразные, есть на все тело, есть лимфодренаж.

— Как это на все? — покраснела Надя и неуклюже пошутила, — И на то место, где хвост растет?

— Ну конечно, — серьезно ответил Поцелуйко. — Убираем лишнюю массу с ягодиц, подтягиваем мышцы, меняем форму. А лимфодренаж полезен тем, кто страдает варикозом.

— Это мне, — вырвалось у Нади.

— Вот и приходите, завтра после работы, часиков в шесть, вас устроит?

— А сколько это стоит? — спросила Надя, и трубка взорвалась искренней обидой:

— Да как вы можете! Вы же избавили нас от самого страшного — бюрократической волокиты.

Вечер ушел на тщательную перетряску гардероба. Нижнее белье было застиранным и немодным, такое стыдно показать не то что Поцелуйко, даже Жирову. Пришлось утром заскочить в магазин и купить нейтральные черные трусики и такой же бюстгальтер. А вечером, замирая от волнения, как перед первым экзаменом, Надя зашла в респектабельный холл, устеленный веселой разноцветной плиткой.

Поцелуйко в белом халате и врачебной шапочке был еще красивее, чем в «гражданском». Он заботливо провел гостью к белоснежной кушетке, предложил раздеться, лечь на спину и, когда будет готова, позвать его из соседней комнаты. Преодолевая мучительный стыд, Надя выполнила указание и крикнула куда-то в пустоту:

— А почему на спину, может, все-таки на живот?

Поцелуйко зашел и, не говоря ни слова, пробежался пальцами по ее ногам.

— Сильно устают? — спросил он, нахмурившись.

— К вечеру, как чугунки, — призналась Надя.

— Вот с лимфодренажа и начнем. И животик немного помассируем, чтоб не торчал, вы не против?

— Я-то нет, — усмехнулась Надя и сдержалась, чтоб не добавить, — если вы не против.

Она лежала, прикрыв глаза, и думала о том, как здорово любить себя и нежить. Как сладко чувствовать себя женщиной, а не ломовой кобылой или печатным станком. Массажист сильными и в то же время нежными движениями гонял по жилам застоявшуюся кровь, а кожа, забывшая иные, кроме сугубо утилитарных, прикосновения, отвечала ему благодарностью давно, казалось бы, отмершими рецепторами. Она не заметила, как задремала, и чуть не сгорела от стыда, когда легкий воздушный сон прервал голос: перевернитесь, пожалуйста, на животик.

Из целомудренных трусиков до пояса массажист ловко соорудил бикини, и его умелые руки смело ринулись по списанному в утиль Надиному телу с вдохновением пианиста, истосковавшегося по клавиатуре. Чтобы опять не уснуть, она решила пообщаться. И неожиданно выяснилось, что Поцелуйко зовут Владимиром Александровичем, что по образованию он терапевт, но жалкая зарплата в поликлинике подорвала первую семью, и, чтобы спасти вторую, он ринулся в бизнес. А с Жировым он живет на одной площадке, и на правах семейного доктора благотворительно лечит всю его семейку.

— Да, жировым везет по жизни, — усмехнулась Надя, но массажист вступился за соседа:

— Зачем вы так. Фамилия и внешность не характеризуют человека, на это нельзя обращать внимания.

Она промолчала. Зачем вдаваться в дискуссии с незнакомым человеком? К тому же именно Жирову она обязана сегодняшним удовольствием.

Дома стоял шалман: к Леночке явились три клиентки с целой батареей шампанского. Раковина была завалена грязной посудой, на подоконнике скрючились давно не политые цветы, как не стыдно в такую конюшню приглашать людей? Впрочем, у дочери были свои понятия о приличиях, равно как и о прочих жизненных ценностях. Усвоив горький материн опыт замужеств, она, например, смотрела на мужиков презрительно-снисходительно, никогда не влюблялась, но выжимала из них все возможные блага. И ребеночка решила родить лет в тридцать от красивого умного самца. Такая перспектива Надю радовала мало. Получалось, что роль отца — добытчика и пахаря — отводилась опять же ей, равно как и роль домохозяйки. Не будет же ее холеная дочь стирать и готовить? Не царское это дело.

— Господи, за что мне такое, — беззлобно вздохнула она и молча пошла мыть посуду.

— Мамуля, — обняла ее сзади Ленка, — а ты сегодня какая-то другая — тихая, благодушная и молодая. Не влюбилась, случаем?

— Влюбилась, — с неожиданной дерзостью ответила Надя.

— Ну-ка, ну-ка, — обрадовалась дочь. — Колись сию же минуту.

Она была возбуждена и весела праздничным хмелем шампанского.

— Он врач. — сказала зачем-то Надя. — Красивый и молодой. А зовут его Поцелуйко.

— Познакомь! — запрыгала дочь. — Ты знаешь, что фамилия — это генный код? Твой врач — врожденный герой любовник. Познакомишь?

— А дулю, — ответила Надя. — Лакируй ногти своим распальцованным.

Ночью ей опять приснился воздушный, розовый сон. Наверное, свое благотворное действие оказывал лимфодренаж: застоявшаяся кровь освободила место молодой и веселой. Она бегала по ромашково васильковому
лугу в легком сарафанчике, а кто-то горячий и сильный догонял ее и жалил в шею жгучими поцелуями.

Собираясь на работу, Надя опять зашла в магазин и купила белый гарнитур — кружевные трусики и открытый бюстгальтер. В конце рабочего дня позвонил Поцелуйко:

— Вы не забыли? Я вас сегодня жду.

— Порядочный человек, — отметила с удовлетворением Надя, — другой бы свое получил и думать забыл обо мне, а этот благодарит по полной программе.

Во время массажа говорили о Наде, точнее, о ее детях.

— И в чем вы себя вините? — успокаивал Владимир Александрович. — Характер дается при рождении, как форма носа и цвет глаз, а скорректировать его может только сам владелец. Ни родители, ни школа, ни общественность не способны лодыря превратить в трудоголика. Не зря же есть поговорка — характер это судьба. У меня вот первая жена ненавидела новых русских. Все мечтала достать автомат и потихоньку их отстреливать.

— Ого! — не удержалась Надя. — У нее, наверное, революционеры в роду?

— Абсолютно верно, одного деда белогвардейцы убили, другого сам Ленин красными шароварами премировал. Но я о другом. Среди новых русских много воров и бандитов, это бесспорно, но есть энергичные, умные, предприимчивые люди. Которые не ковырялись в носу, когда ломалась старая система, а умело просчитали жизнь на несколько лет вперед и взяли то, что под ногами валялось. Да, теперь у них мерсы, магазины, недвижимость, а кто не успел, тот на них корячится.

— А вы, пожалуй, правы, — с грустью согласилась Надя, переворачиваясь на живот.

— Может музыку включить? — поинтересовался Поцелуйко. — Элтона Джона любите?

Как можно не любить этот томный, грудной голос, поющий о вечной любви? Впустив в душу вселенскую негу, прикрыв блаженно глаза, Надя растворилась в чутких, волшебных пальцах массажиста. И когда он, смазав ее душистым кремом, прощально похлопал ладонями, как ребенка, стыдливо подумала: «так и возбудиться недолго. Да что там возбудиться, втихаря получить оргазм».

Время, как известно, быстротечно. На свой пятнадцатый сеанс Надежда Петровна надела новый, розовый гарнитур. Нельзя сказать, что массаж поубавил ее формы, но подтянул и вернул жажду движения — это бесспорно. К тому же он сделал нечто большее: Надя перестала мечтать о пенсии и захотела быть молодой. Когда Владимир Александрович закончил последний пасс, она, преодолев смущение, вынула из пакета бутылку шампанского и два хрустальных фужера.

— Вот, — сказала она неестественно весело. — Массаж окончен, у меня будто выросли крылья, это надо отметить. Вы меня к жизни вернули, честное слово, ноги бегают сами. Давайте выпьем за ваш талант и успех благородного дела.

Владимир Александрович спешил домой: они собрались с женой поужинать в ресторане, к тому же он принципиально не пил шампанского. Но обижать пожилую даму не хотелось, к тому же он был обязан ей не меньше, чем она ему. И, мысленно ругнув себя за мягкотелость, Поцелуйко с напускным энтузиазмом стал откручивать пробку.

Шампанское ударило Наде в голову так резко, будто ей было шестнадцать. И она просто физически ощутила, как расправились на лице морщинки, вытянулись и постройнели ножки, поднялась и напружинилась грудь.

— Почему у вас такая фамилия? — спросила она игриво. — Вы хорошо целуетесь?

— Да вроде никто не жаловался, — усмехнулся массажист.

— И многие проверяли?

— Многие, — заглянул он ей не в глаза, а прямо в душу. А там бурлила такая смесь, что у массажиста внезапно сбилось дыхание.

— И никто не кривил душой? — приставала пожилая дама с напором уличной девчонки. И этот диссонанс, это явное несоответствие формы и содержания родило странный толчок изнутри, заставив Владимира Александровича подняться, взять Надю за слегка оплывший подбородок и властно впиться ей в губы.

Она вышла из кабинета первой, забыв на кушетке любимый шарфик, под которым прятала слегка подкачавшую шею. Массажист задержался, чтоб выключить свет, воду и все электроприборы. Он вылил в унитаз остатки недопитого шампанского, бросил бутылку в корзину и, вопреки своим правилам, закурил прямо в кабинете. Ничего, за воскресенье выветрится. Во, какие сюрпризы порой преподносит жизнь! Скажи ему кто-нибудь месяц назад, что он захочет старую тетку, заржал бы прямо в лицо! При его-то жене — кукле Барби! При молодых, игривых клиентках! Но не зря есть такой анекдот, что старухи фору дают молодым, потому как делают «это» в последний раз. Впрочем, до «этого», у них, слава Богу, не дошло, в последний момент оба струсили. Но желание, пусть секундное, было! Эх, знала бы эта старая романтичная дурочка, прицепившаяся к его фамилии, тайну ее происхождения. Его прадед, служивший у царя, потерял какие-то важные бумаги, и в наказание схлопотал метрику с анекдотичной фамилией. Дедушка, донской казак за пять литров самогонки исправил в паспорте букву «х» на букву «ц», и получилось Поцеруйко. А уже отец подтер свидетельство о рождении и вместо «р» появилась картавая «л», родив столь благозвучное для женского уха слово. Но это все так, к старому разговору о дерзких и предприимчивых…

 

© Марина КОРЕЦ