Жизнь, как матрешка, состоит из маленьких жизней, и в каждой — свое прозрение…
Когда ты взрослая девочка, даже, увы, чрезмерно взрослая, мир (без всякого предупреждения, заметьте, вероломно и подло!) поворачивается к тебе неведомой ранее тыльной стороной. Ну к примеру, раньше к тебе приставали на улицах или бросали вслед нескромные взгляды. А теперь ты идешь сквозь толпу будто бы в шапке-невидимке. Даже мужчины кавказской национальности при виде тебя не становятся в стойку, а невежливо зевают, морща орлиные носы. Замечая эти незначительные, но все же характерные мелочи, красивая девочка Света, мать двоих детей и бабушка двухлетнего внука, наивно объясняла их социально-политическими катаклизмами, обрушившимися в последние годы на общество. И лишь когда отправилась по магазинам со своей молодой сотрудницей, сделала ошеломительный вывод — мир оставался прежним, поменялось лишь отношение к ней! Нельзя сказать, что Света испытала большое потрясение, но металлическая стружка обиды впилась в усталое сердце — вот она та самая старость, недосягаемая и нереальная в юности, легко и смешливо презираемая в молодости, старость, незаметно подступившая к порогу и уткнувшаяся подслеповатым глазом в дверной глазок — тук-тук- тук, пустите-ка обогреться.
Но мужчины — дело десятое, не смотрите и не надо, жалеть особо не о ком, все равно на тысячу один порядочный, на тысячу — интересный. К тому же у нее, у Светы, есть многолетний, испытанный на прочность муж, оплот домашнего уюта и женской состоятельности. Светлане обидно другое — куда подевались праздники? В какие зыбкие пески ушел искристый, душевный восторг, светлые юношеские порывы, набегающие внезапно, как грозовой весенний дождь? Когда успело пожухнуть и высохнуть сочное и вечно зеленое предощущение счастья? Где пузырьки того незримого шампанского, что весело разливается по крови и толкает на подвиги, острота ощущений, азарт, интрига? Вот вопреки этому грустному и несправедливому явлению, в знак протеста против серости будней и отправилась она по магазинам, чтоб купить набор всяких вкусностей — крабовых палочек, зеленого горошка, консервированных ананасов и миниатюрный тортик. И повод для такого транжирства был подобран вполне изысканный — 30 лет в педагогике.
Утро выдалось нежное, ясное, последняя память о лете на краю безрадостной зимы. Светлана крутилась на кухне, любовно готовя праздничный обед, украшала овощами «шубу», фаршировала вареные яйца. К столу то и дело подныривал сын Сережка, и, ухватив кусочек, возбужденно причавкивая, прятался в детской. Муж смачно комментировал плывущие в комнату запахи. Одним словом, обстановка царила умиротворяюще-расслабляющая, когда в коридоре зазвонил телефон. Поняв, что кроме нее подойти к аппарату некому, Света вытерла руки о фартук и взяла трубку.
— Здравствуйте,- вкрадчиво шепнул на ухо молодой незнакомый голос. — А Вову можно?
— Какого Вову? — удивилась Светлана. — Вы, наверное, номером ошиблись.
— Ну как же, — заупрямилась девушка. — Я всегда по этому номеру звонила, и он брал трубку.
Что-то смутно неопределенное, паутинно-липкое тревожно шевельнулось в душе: то ли давнее воспоминание, то ли страшное прозрение. И, уже почти понимая, кто это может быть, Света холодно попросила: тогда представьтесь, пожалуйста!
Ах, лучше бы она этого не говорила! Лучше бы равнодушно кинула трубку или рявкнула на нерадивую, не умеющую набрать нужный номер. Потому что девица (а голос был вызывающе молод) с обезоруживающей простотой представилась:
— Оля, бывшая любовница вашего мужа.
Другая бы, может, нецензурно выругалась, а Света нервно засмеялась:
— И что вы хотите?
— Понимаете, — заторопилась девушка, — я приезжая, у меня в этом городе никого кроме Вовы и …вас.
А вчера я пошла на базар, и у меня разрезали сумочку, вытащили все деньги и косметичку, даже билет домой купить не на что. Вот я и подумала — может быть вы мне займете?
Света зашла в зал и просмотрела на мужа — сытый, кудрявый, в центре макушки интимным островком поблескивает глянцевая проплешина, пузцо торчит мячиком даже в положении лежа. Любитель поесть и поспать, так что к тому времени, как она проверит тетрадки, он уже видит седьмые сны. Года два как инициатором близости является исключительно она, но это обстоятельство почему-то не казалось ей подозрительным. И вот пожалуйста — любовница. Молодая. Да еще бывшая. Выходит, что есть и настоящая?
— Вова! — позвала Светлана мужа. — Это тебя, возьми трубку.
Муж удивленно скосил глаза в сторону — он еще двадцать пять лет назад, в день их знакомства сообщил, что терпеть не может этот обрубок имени, с тех пор его величали только Володей.
Жена верно прочитала немой вопрос, но вместо того, чтобы извиниться или хотя бы поправиться, вызывающе подстегнула:
— Вовка, ты слышал? Девушка ждет.
— Мам, ты чего это? — вынырнул откуда-то из-под мышки Сережка. И она, повинуясь привычке ни в чем никогда не лгать, неуклюже ляпнула:
— Это его так любовница называет, и папе, очевидно, нравится.
Между тем, муж стоял в коридоре в позе неудачника-шпагоглотателя, щеки обвисли, глаза набрякли, побитый пес да и только, со лба на нос медленно стекает испарина. По обрывкам неуклюжих фраз нетрудно было догадаться, что спешить на помощь «бывшей» и проявлять высоту человеческого духа Вовка-Володя не намерен.
— А я здесь при чем… Займи у подружек…. Просил же никогда не звонить…
Очевидно исчерпав все возможные аргументы, на том конце положили трубку. Муж вернулся в зал и невидящей сомнамбулой плюхнулся на диван. Света с каменным лицом заносила на стол салаты. Лишь Сережка стоял посреди комнаты и, трепеща от негодования, как свечной огонек на сквозняке, переводил глаза с одного родителя на другого.
— Так, отец, я не понял, — наконец не выдержал он. — Что за шалава тебе звонила?
— Что-о-о? — грозно нахмурился муж, разбухая, как блоха на собаке. — Ты с кем говоришь, сосунок?
— Я говорю с тем, кто унизил мою маму! — фальцетом крикнул Сережка, и Света будто впервые увидела, какой он длинный, прямой и узенький, будто натянутая струна.
— Не надо, — обняла она его за плечи, положи себе салатика и иди в свою комнату, мы с папой сами во всем разберемся.
Но разве до салатов впечатлительному подростку, привыкшему считать, что мама и папа — это единое и незыблемое целое? Сережка хлопнул дверью, да так что чуть не вылетело надтреснутое рифленое стекло. А Света, не сумев унять дрожь в коленях, села за красиво сервированный стол несостоявшегося праздника.
— Рассказывай все, — потребовала она у мужа, — потом будем думать, что делать.
— Да что, я ничего… — промямлил было Володя в тщетной надежде замять неприятный инцидент, но, наткнувшись на неумолимое лезвие Светланиного взгляда, потупился.
— Света, прости, ты же знаешь, как я тебя люблю. А это был эпизод, по пьяни, всего-то несколько раз. Помнишь, я ходил к Петровичу на мальчишник, когда докторскую его обмывали? Там было несколько студенточек, я перебрал, и сам не понял, как это случилось…
— Так она тебе в дочки годится… — задумчиво резюмировала Света. — Хорошо, а как ты собираешься ей деньги передавать?
— Какие деньги?
— Которые она просит, у нее же кошелек украли.
— Ничего я давать не буду! — примирительно улыбнулся Володя, — Я с ней не вижусь уже пол года, и это ее проблемы.
— Сволочь, — вздохнула Светлана, — Гнусная, похотливая сволочь.
И, секунду поколебавшись — вывернуть селедочную «шубу» на проплешину изменщика или пожалеть продукт, благоразумно решила вопрос в пользу салата.
На улице пахло прелыми листьями, по серому, мешковинному небу длинной траурной цепью летели вороны.
— Куда, почему и зачем? — вяло подумала Света. — Тоже мне, журавлиная стая!
Она зашла в парикмахерскую, сунула девушке рубль и попросила разрешения позвонить. Трубку взял Петрович.
— Привет, орел, — поприветствовала его Светлана. — Мне нужен адрес той девочки, Оли, с которой мой муж снюхался на твоем мальчишнике. И побыстрей, пожалуйста, звоню с казенного телефона.
— Света, ты пьяна? Что за фантазии, — зарокотал было старый друг семьи, но Света его оборвала.
— Еще слово, и я все расскажу твоей Тане, мне и про твои шалости известно.
Адрес общаги Петрович выпулил в три секунды, как образцовый школьник таблицу умножения. И через полчаса Света стучала в обшарпанную дверь в конце узкого, задымленного сигаретами коридора.
Бывшая любовница мужа оказалась худенькой блондинкой с большими серыми глазами и нездоровыми зубами ребенка-сладкоежки. Увидев Свету, она мелко задрожала, узкий лисий подбородок комично затрясся, а по щеке, как мольба о пощаде, скатилась слеза-жемчужина.
— Кто же тебя так успел напугать? — удивилась Света, протягивая платок, — молодая ж еще!
— Я думала, вы убивать меня пришли, — жалко улыбнулась соперница.
— А как ты поняла, что я — это я?
— Портрет ваш видела, когда в гости к Вове приходила.
Так, час от часу не легче. Муж не просто ей изменил, он осквернил супружеское ложе, пользовал девочку на ее простынях, одевал в ее халат и тапочки.
— Сколько тебе денег нужно на дорогу? Я дам, — сказала Светлана. — А по чужим постелям больше не прыгай, это плохо кончается. Тебе со мной повезло, я чокнутая, а другая баба скальп с тебя снимет.
— Простите меня, пожалуйста, — льстиво запищала девушка, — Но я же не знала вас. А Вова такой ласковый! И такой одинокий… Он говорил, что вы по сути разведены, и каждый живет своей жизнью.
— Вот как? — усмехнулась Светлана. — Это интересно, очень интересно. Девочка, а чай у тебя имеется? Давай-ка для задушевности.
У меня липовый есть, и мед домашний, — засуетилась «бывшая».
Потягивая из большой фаянсовой кружки-штамповки душистый травяной настой, Света думала о странностях жизни. Вот сидит она рядом с той, которая пыталась разрушить ее гнездо, а злости почему-то не испытывает. Более того, ей жаль эту одинокую и явно неустроенную девочку, пытающуюся погреться у чужого огня. За долгие годы в школе у нее выработался безошибочный нюх на ущербных детей, вот и в Оле она сразу уловила горьковатый привкус сиротства. Скорей всего она выросла без отца, и ситуация развивалась по Фрейду — девушка тянулась к взрослым мужикам. А тем лишь бы сорвать нектар и — домой, на родной диван. И сколько раз еще этой студенточке предстоит страдать и обжигаться! Пока не найдет себе тихого, серого, неинтересного и не заляжет навечно в рутинную спячку домашней жизни. А, когда состарится, как Светлана, ее плешивый изменит ей с молодой, закольцевав интрижку по законам классического жанра.
Оставив на столе полтинник, Света поднялась из-за стола и, натянуто улыбнувшись, сказала:
— Спасибо за чай, счастливо оставаться, а на прощанье маленький совет: не бросайся на первых встречных. — И никогда не звони тем, кто тебя уже бросил. Не прибегут, не помогут.
Она брела по вечернему городу и удивлялась его многолюдности. На площади сиял огнями Луна-парк, смеялись и пили пиво молодые компании, одинокими парочками бродили по скверу юные девушки. Как много в мире одиночества. Как трудно найти свою половину. Чтоб даже через много-много лет не задохнуться от тоски, не прозреть, что вокруг — пустыня, не ощутить озноб от досрочно дохнувшей в лицо черной, безглазой, безмолвной бездны. Хорошо, что она уже взрослая, настолько взрослая, что практически не досягаема для смешных человеческих страстишек. Вот идет себе спокойно по улице, в шапке-невидимке, и не зависит от чужих настроений.