Бунтари 90-х давно в депутатах, у них квартиры, машины, свой бизнес. Они делают политику и дружат с миллиардерами. А её бессребреник всё воюет?
Экран компьютера пёк глаза. Марья просто физически ощущала, как наэлектризована усталая кожа невидимыми электромагнитными волнами. Но, несмотря на дикую усталость и головную боль, она упорно прыгала с сайта на сайт, создавая иллюзию путешествий. Пока не наткнулась на колючую, как обломок ветки, фразу: «Полиция Казахстана арестовала на шесть часов известного лидера шахтёрского движения Павла Громова». Сонливость как рукой сняло! Паша, её Пашка по-прежнему в Казахстане?!!! А как же абсолютно достоверная информация о том, что он давно и счастливо живёт в ЮАР и разъезжает в белых штанах на белом лимузине?
Они не виделись пятнадцать лет и, воскрешая в мыслях когда-то бесценный образ, она попыталась сделать поправку на время.
Худой? Да, худой. С резкими складками возле рта, с полными, беззащитными губами ребёнка, которые каменеют, едва дело касается принципов или какой-то несправедливости. С беспокойными карими глазами, всегда одержимыми новой идеей. И с низким, чуть хрипловатым голосом, голосом настоящего мужика, который не случайно пришёл в этот мир, а только затем, чтоб сделать его добрей и лучше. Ну как, скажите, как было не влюбиться в такого? Влюбиться настолько, чтоб бросить работу, квартиру, взять за руки двух маленьких детей, а на спину — рюкзак с одеждой и детским одеялом и мотнуть из тёплой ласковой Украины в суровый Казахстан. Туда, где люди рождаются прищуренными, чтоб защитить глаза от колючих песчаных ветров!
Марья честно обо всём написала мужу — и про спазмы в груди, и про нехватку воздуха, и про то, что лекарство от этих бед существует только одно. И полетела навстречу жизни, любви и гармонии. Потому что всегда, с первых лет своей жизни хотела не просто любви, а любви великой и жертвенной, какой, понятное дело, не полюбишь простого смертного.
На дворе стоял тяжкий 1993 год. Рушилась большая страна, трещала по швам мощная идеология, сыпались на землю и разбивались в пух и прах большие государственные шишки. Дрожал, как домик Ниф-Нифа даже непробиваемый Кремль, а одним из поднявших торнадо «волком» был её Паша — лидер шахтёрского движения, отважный Че Гевара восставшей подземной страны.
Она помнит, как шла с детьми по заснеженному взлётному полю, как семенили рядом сонные детишки с завязанными шарфами лицами. Падал снег, стирая шаги и прошлое, и любезно разматывал перед ней девственно чистый лист.
Он выплыл из темноты печальным тюленем — в какой-то нелепой куртке, коротко обнял, мягко уткнулся в щёку и сидел, прижавшись в такси, монотонно вводя в курс дела: как душат в республике рабочее движение, как лютуют красные директора, как голодают шахтеры.
А она гладила его по руке и чувствовала себя Надеждой Крупской.
В Караганде было ветрено и серо. В стылом небе плыли чёрные облака, рождённые пушками заводских труб. По длинным неровным улицам вяло ползли автобусы, распухшие от тулупов, а прищуренные лица людей были размыты клубами пара. Марья возила детей на другой конец города — дочь в садик, а сына в школу, потом стояла в длиннющих очередях и безумно радовалась, если удавалось урвать ливерной колбасы или куриных сердец. Дома она исхитрялась сварить вкусный суп, сделать макароны по-флотски и румяные пирожки с ливером, потом успевала постирать, пропылесосить и отредактировать очередную речь своего революционера. А потом опять бесконечно тряслась в автобусе, чтоб, жадно расцеловывав детей, покорно выслушать претензии преподавателей: «они совсем не знают казахский!»
Самодельный словарик делали вместе, но Марья так и не смогла запомнить ни слова.
— Сплошное кальды-бельды, — жаловалась она Паше, — у меня хронический вывих языка.
А он посмеивался, пытаясь поймать язычок губами.
Они мало бывали вместе. Марье казалось, что её приезд коснулся Громова лишь по касательной. Он так же горел на работе. Так же самоотверженно сжигал своё сердце на алтаре Высшей Справедливости. И в любящие руки преданной женщины попадал лишь выжатым лимоном.
Они снимали половину щитового коттеджа на улице Зои Космодемьянской, и это название улицы тоже оказалось символично. Марья мужественно терпела испытания: рвущиеся трубы, холодные батареи, фонтаны канализации и старалась решать проблемы сама. Ситуация осложнилась, когда стачкомовцам перестали платить, и Паша оказался без средств к существованию.
Однажды вечером они доели последнюю гречку и винегрет. Марья помыла посуду, заглянула в комнату к детям, и сердце нестерпимо заныло. Они спали, как два кутёнка, тесно прижавшись друг к дружке под тонким одеялом. Что ждёт их на этой чужой земле? Как смогла она во имя любви пожертвовать их комфортом? Какое будущее способна им здесь обеспечить?
Любимый бормотал во сне и тяжело дышал. При ярком свете луны не видно было морщин, и он казался ребёнком. Третьим ребёнком Марьи. Почувствовав женское тепло, он притянул её к себе, ласково шепнул «хочу», но тут же вновь отключился.
Утром, отведя детей, Маша пошла устраиваться на работу. В шахтёрской столице тех лет всегда не хватало инженеров — проектировщиков, и опытного работника взяли сразу. И опять потянулись будни, только день стал ещё плотней.
Марье вспомнилась Пашина мать, удивительная, колоритная женщина. Она была в возрасте, страдала бессонницей и рядом каких-то недугов, но при этом запоем читала и не теряла чувства юмора. Седые волосы в пучке, ироничные глаза и сигарета во рту — Марья просто пищала от восторга. У матери с сыном была любовь и сложные отношения, в которые она не вникала. Возможно, той нравилась бывшая невестка, или волновала судьба внука-студента, оставшегося без отцовской руки. Марья не спрашивала, ведь её вины в этом не было: Паша расстался с семьёй задолго до их знакомства. А ещё у него была сестра, которая знать не хотела Марью. Впрочем, это её нисколько не огорчало. Время летело так стремительно, а ком проблем был настолько велик, что едва помещался в сознании, какие уж тут тусовки! У Маши не хватало сил, чтоб оценить жизнеспособность своего союза с Пашей. И всё-таки в память навечно въелось два момента той жизни.
…Ночь, их старый скрипучий диван, лунный свет из окна. Каждая клеточка тела стонет от нежности.
— Я без тебя не смогу! — шепчет он. — Так не будет ни с кем, ни с одной женщиной. Или с тобой, или повеситься.
…Поздний вечер, бегущая лента шоссе. Они сидят, обнявшись, в тёмном Икарусе, из поблёскивающего огнями приёмника стелется музыка «Скорпионс». Душа дрожит от любви — пронзительной и возвышенной. Он улетает в Москву, ответственная командировка. Она будет ждать и скучать. И вдруг — таинственный голос ведущего:
— Мы поздравляем всех влюблённых с Днём Святого Валентина, покровителя пылких сердец.
Это было рождение праздника, его дебют на постсоветской земле. И они были его повитухами.
Тихо лязгнула входная дверь, по коридору прошелестели вкрадчивые шаги.
— Ты не спишь? — заглянула в комнату возбуждённая мордашка дочери.
В руках охапка роз, помада на губах съедена.
— Кто он? — спросила Марья, принимая цветы и окуная лицо в тугую, душистую пену.
— Один хороший человек, — улыбнулась плутовка.
От неё пахло «Шанелью», дымом дорогих сигарет и коньяком.
— А ты что делаешь?
— Я Пашу нашла. По Интернету. Помнишь такого?
— Помню, конечно, помню. Ты говорила, он эмигрировал?
— Да нет, по-прежнему в Казахстане.
— Стойкий оловянный солдатик! А у меня о нём хорошие воспоминания.
Забытое прошлое оживало толчками. Вот они с Пашей в гостях у Генки, его лучшего друга. Выпито много водки под ароматные горячие манту. Разговор о политике, о шахтёрах, о том, кому верить-не верить в Москве.
Вот день рождения сына. На столе — тощая синяя курица, салатница с гречкой и тарелка блинов. Картошки нет, вся картошка помёрзла, и её можно купить лишь на базаре за очень большие деньги.
Вот Новый год и великая радость — Паша сумел раздобыть бутылку шампанского!
Её отъезд домой был похож на бегство с поля боя. В каменистом дворике возле коттеджа едва зазеленел уродливый карлик деревца. А дома, на Украине, уже вовсю цвели яблони. Парни из Пашиного стачкома грузили в маленький контейнер потрёпанные чемоданы с вещами, коробки с книгами и глиняной казахской посудой. Марья резала закуску и думала о том, как здорово, что дети едут к бабушке, фруктам и самому тёплому в мире Азовскому морю. Она не боялась разлуки. Не прогнозировала будущее. В долгих ночных беседах они расставили точки: он приедет следом за ней, когда …разрегулирует шахтёрские проблемы. Но получилось наоборот: проблемы разрегулировали их жизнь, и они больше никогда не встретились. Нет, стоп! Встреча всё же была. Короткая, сумбурная и глупая. Он заехал к ней на пару дней, воспользовавшись командировкой в Москву. Но она, поменяв центробежную силу, зацикленная на детворе, не поместилась привычным ключиком в замочной скважине его души. Мелочные обиды, ничтожные претензии, какофония двух одиночеств, не сумевших слиться в дуэт.
Что это было? Любовь? Или мечты о любви, так и не оформленные в реальность.
Прекрасная звезда или ложная звёздочка робота-спутника, запущенного чужой рукой?
Марья пошарила в «Гугле», и на экран посыпалась информация: «Павел Громов во главе голодающих». «Известный лидер Громов потребовал улучшения труда для шахтёров». «Причинами аварии на шахте, по мнению Павла Громова, стало нарушение техники безопасности со стороны руководства»…
Пятнадцать лет! Бунтари 90-х давно в депутатах, у них квартиры, машины, свой бизнес. Они делают политику и дружат с миллиардерами. А её бессребреник всё так же воюет?
Настенные часы пробили час ночи. Марья помассировала виски, надавила пальцами на глазные яблоки и нажала мышкой команду «выключение».
Спать! Срочно спать! Завтра День Святого Валентина, и она знает, кого ей поздравить.