XI
Ну вот и подошел к концу этот бесконечный понедельник. Теперь домой и под душ. Смыть все, что налипло за день, забыть про Левона, про «Гильотину», про Софию, которая так ничего ей и не сказала, за что только четыре с половиной тысячи взяла. Про Маргулиса с его дурацкими угрозами.
Ей вполне достаточно таксы Дуси — когда, там, детьми заниматься. На мать с бабкой надежды никакой. Мамашу близнецы ухайдакали — вымахали в здоровых, прыщавых обалдуев. Растут, судя по всему, достойные кадры для депо Казанской железной дороги. Зато ЖД — как из рельсы отлита, ничего ей не делается. Но какая из нее «бабушка», она, вон, все свой стяг под сердцем таскает, разродиться никак не может… Да и не хочет Марго отдавать им ребенка. «Постой-постой, какой ребенок?», — она затрясла головой. Анализы и аборт. Точка.
На светофоре решила заехать в офис, забрать вещи. Время позднее, народ уже разошелся, когда еще возможность представится. А там в кабинете одной обуви пять пар в шкафу стоит, ну и разные женские штучки. Не Жан-Жаку же оставлять.
Валентина в роговых учительских очках что-то печатала за компьютером. Марго стало неудобно: сидит бабка одна, доделывает за нее отчет, а уже поздно, ее дома ждут. «Жаль, я ей «Угги» домашние так и не купила. Были бы сейчас не эти дурацкие тапочки, а культурные мокасины из овчины. Натуральный продукт. Но теперь уже поздно. Видно, так и будет теперь ходить в тапках. Ничего в жизни нельзя откладывать, это точно».
— Валентина Федоровна, давайте я вас довезу?
Валентина благодарно кивнула и быстро засобиралась.
В машине говорили обо всем, только не о работе. Что уж тут говорить, Марго уходит, Валентина остается с новым начальником. А Марго чувствует, что Валентина Жан-Жака не любит. И саму ее, правда, она тоже не очень-то жалует. Хотя виду не подает.
Дом был старый, двор тоже был старым, тихим, с большими деревьями, которые уходили вершинами под верхние этажи. Марго давно не бывала в таких местах. У нее рядом с подъездом стройка еще идет. А у родителей пятиэтажка на проезжей части стоит, там никакого двора отродясь не бывало. Стали прощаться. Валентина, уже выходя из машины, вдруг обернулась:
— Маргарита Степановна, зайдёте ко мне? А то на вас лица нет.
Это было первый раз за долгое время, когда ее пожалели. И заметили, что ей плохо.
По квартире носились два ребенка – маленький и еще меньше. Они были еще в том возрасте, когда в них радовало все. Глядя на одинаково кудрявые, темные головки, Марго не сразу поняла, что это были брат и сестра.
— Какие симпатичные у вас внуки!
Раскрасневшиеся от беготни дети с ярко-карими влажными глазками были действительно хорошенькими. Валентина молча кивнула, потом прошла на кухню. Там у плиты возилась молодая женщина с такими же карими глазами и кудрявой головой. Через несколько минут женщина расцеловалась с Валентиной, помахала на прощание Марго и ушла.
— А дочка, наверное, на мужа похожа?
Валентина ставила чайник, доставала печенье, горкой лежащее в большой, старомодной сухарнице с двумя коваными ручками в виде бабочек, и не отвечала. Дети играли в «догонялки» и, влетая на кухню, каждый раз с разбегу утыкались ей в колени. Вещи вокруг были не то что бы старыми, но не современными. «Как в Провансе», — вспомнила Марго. Электрический чайник «Бош» явно ощущал себя среди них аутсайдером и держался особняком.
Чашки тоже были из старого сервиза, с цветочками по стенкам и тоненькими ручками. Встретить такие можно было теперь нечасто — эти хрупкие создания давно уже уступили позиции тяжелым, прочным и вместительным кружкам, из которых можно было пить все – и чай, и кофе, и быстрорастворимый суп.
И – такая радость: на столе, на узорной салфетке, стоял пузатый заварной чайник. Вещь, почти невозможная во времена чайных пакетиков на нитках.
Кухня была большая, там уместился даже мягкий диванчик с разнокалиберными подушками. Марго сидела, с трудом сдерживалась, чтобы не забраться на него с ногами. Валентина, видно, знала это коварное свойство дивана и за второй чашкой, когда настроение было уже немного размочено, предложила Марго так и поступить. Чай был настоящим, настоянным, с листом домашней малины. Печенье напоминало о детстве. У приоткрытого окна прозрачная занавеска, не зная, что предпочесть, в задумчивости то приникала к подоконнику, то тихо уходила от него к столу.
Дети скоро угомонились и, прижавшись друг к другу, как бельчата в дупле, заснули между игрушками на застланном ковром диване в гостиной. Марго вспомнила, что такой же ковер родители покупали, когда она была совсем маленькая. Сначала ждали очереди, потом не хватило денег, потом бабка денег одолжила и долго еще потом пилила отца за то, что он такой «желторотец» и даже на ковер заработать не может.
Было тихо и уходить совсем не хотелось, хотя было уже пора. Марго дала себе слово, что еще одна чашечка — ведь они такие маленькие, и она откланяется.
— Валентина Федоровна, какие у вас замечательные малыши! Вы – счастливая бабушка.
Валентина, немного порозовев от чая, от тепла, что шло от плиты, от летнего вечера, молча кивнула. Потом начала рассказывать о даче, о том, как раньше старалась побольше огурцов с помидорами посадить, а теперь для нее главное — цветы.
— Как я могла красоты этой не замечать, сама удивляюсь. А теперь смотрю на траву, на листья, на кота нашего и восхищаюсь всем живым. Конечно, там, где человек не погубил все, не испоганил. Ничего раньше не видела, балда была.
Маргарита не могла себя заставить встать и попрощаться. Как хорошо было в этой старой, давно обжитой квартире, наполненной старыми вещами.
— Да, мы как въехали сюда, так почти ничего здесь не меняли. Я, знаете ли, сильно привязываюсь к вещам. Они же становятся больше чем вещи, они с тобой жизнь проживают, все видят, всему свидетелями бывают. Я, вообще, привязчивая. Вот и вас мне будет не хватать… Хотя не могу сказать, что с вами было всегда легко.